Морская ведьма

Но каким-то образом дом оживал в ее присутствии. Калебу нравилось, что она открывает окна, наплевав на проблемы безопасности. Ему нравилось, как пахнет после нее в ванной, нравилось, что она оставляет флаконы с шампунями на раковине, а сахарницу открытой на кухонном столе.

Прошло всего три дня, а она уже заняла прочное место в его доме. И в его жизни.

Его жизни, подумал Калеб с отчаянием. Не в ее.

До того как Мэгги появилась на острове, у нее была другая жизнь. Им придется разобраться с этим и оставить все позади, если они хотят двигаться дальше.

Как иначе он может обеспечить ее безопасность?

Как иначе он может быть уверен, что она не оставит его?

Он приоткрыл дверь в приемную.

— Эдит!

— Шеф… — Она развернулась на вращающемся стуле и протянула ему лист бумаги. — Джордж Уили говорит, что кто-то взял двадцать пять фунтов льда из холодильника и не заплатил.

Калеб удивленно приподнял брови.

— Льда?

— Джордж очень расстроен этим происшествием.

Калеб почесал в затылке. Поддержание ровных отношений со всеми членами общины, напомнил он себе.

— Какие-нибудь ниточки?

Эдит склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к ровному шуму океанского бриза.

— Говорят, завтра Бобби Кинкейду исполняется тридцать. Может быть, мальчики затевают вечеринку.

Калеб помнил Бобби. Нечесаные патлы, фланелевая рубашка, ровесник Реджины. Учась в школе, он втихаря угощал приятелей пивом за гаражом отца.

— Хорошо. Перед тем как ехать к Бобби, я загляну к Джорджу, чтобы узнать, не согласится ли он удовлетвориться оплатой, вместо того чтобы выдвигать обвинения. Мне все равно ехать в ту сторону, надо встретить паром.

Эдит окинула его внимательным взглядом поверх очков.

— Собираетесь в дорогу?

Калеб выдавил улыбку.

— Я хочу показать фотографию Мэгги на пристани.

В который уже раз.

Он и сам понимал, что хватается за соломинку. Впрочем, особого выбора у него все равно не было. Он передал фотографии и описание Мэгги в офис шерифа и управление полиции штата, а в результате получил полный ноль.

— Мне казалось, вы говорили, что капитан не узнал ее, — заметила Эдит.

Капитан не узнал. Его экипаж тоже.

— Может быть, кто-нибудь другой сумеет это сделать, — сказал Калеб.

Турист, строительный подрядчик, домохозяйка, возвращающаяся с материка, куда она ездила за покупками на неделю. Эдит пожала плечами.

— Да, кстати, чуть не забыла. Звонила Паола Шутте из агентства «Айленд риэлти».

Калеб молча ждал. Он уже прошерстил все записи агентства о сдаче жилья внаем. Маргред в них не было. Как и Маргарет, впрочем. Никто не бронировал помещения для отдыха на острове ни три недели, ни три дня назад. Но, может, Паоле все-таки повезло больше, чем ему.

— Она подготовила список, о котором вы просили, — продолжала Эдит. — Владельцы недвижимости, которые сдают ее внаем самостоятельно.

Оказывается, не так уж ей и повезло. Хотя пригодится любая ниточка, любая зацепка.

— Отлично. Передайте, что я очень ей благодарен.

— Приберегите свою благодарность для другого раза, — язвительно заметила Эдит. — Это ее собственный «черный список». Паола Шутте охотится за любой незарегистрированной собственностью на острове.

— Это ее работа, — возразил Калеб. — Нельзя же винить человека только за то, что он хорошо делает свою работу.

Эдит окинула его еще одним многозначительным взглядом поверх очков.

— Кое-кто не знает меры и не умеет вовремя остановиться.

Калеб криво улыбнулся.

— Полагаю, вы правы, — пробормотал он и отправился встречать четырехчасовой паром.

* * *

Птицы появились, когда Маргред вытирала столы после обеденного наплыва посетителей.

Она выпрямилась, держа в руке мокрую тряпку, и стала смотреть, как они кружат над гаванью, ослепительно белые на голубом. Птиц было неожиданно много. И сердце ее воспарило и полетело к ним на крыльях легкого бриза.

Ей нравилось работать на открытой террасе ресторанчика. Причем не только потому, что отсюда открывался вид на море и она могла улизнуть от звона кастрюль и Антонии, громогласно распоряжавшейся на кухне. Она любила смотреть, как загорает на подоконнике Геркулес, похожий на тюленя, нежащегося на солнце, или как Ник, высунув от усердия язык, раскрашивает картинки в детской книжке.

Почти семьсот лет она прожила в одиночестве, отдельно даже от своего партнера. Поэтому не уставала изумляться и поражаться тому, какие отношения существуют между людьми. Они жили совсем недолго, но при этом все время были заняты самыми разнообразными делами и заботами. Ей нравились рыбаки, с шумом вваливавшиеся в ресторан, загорелые, продубленные солнцем и ветром и усталые, пахнущие потом и морем. Ей нравились пожилые женщины, осторожно устраивавшие свои располневшие, удобные тела на мягких сиденьях, и семьи, выстраивающиеся в очередь за водой в бутылках и мороженым. Ей нравились молодые мамаши, которые обменивались советами и наставлениями за фруктовыми салатами и чаем со льдом, в то время как их отпрыски пускали слюни в колясках и посасывали свои кулачки.

Она смотрела на них, этих малышей, и ощущала тоску, странную сосущую пустоту в животе, которая не имела ничего общего с голодом или вожделением.