Морские битвы России. XVIII-XX вв.

На собранном совете офицеров опять-таки единогласно было решено драться, пока хватит сил, а потом уничтожить броненосец, и никому у нас не пришла в голову мысль о возможности избегнуть предстоящего пагубного боя ценою позора своего флага. Командир, офицеры и матросы прощались друг с другом, расставаясь навсегда, так как трудно было рассчитывать уцелеть после предстоявшего нам дела с двумя противниками, у которых были первоклассные японские броненосные крейсера „Ивате“ и „Якумо“.

А последние тем временем быстро нагоняли нас и около четырех часов были позади нас на 80–90 кабельтовых расстояния.

На переднем из них был поднят двухфлажный сигнал, которого за отдаленностью мы никак разобрать не могли. Не получая ответа на свой сигнал, крейсера повернули несколько вправо и легли потом параллельным с нами курсом, подходя быстро к нашему траверзу, но не сближаясь с нами меньше как на 70 кабельтовых.

Но вот минуты через три удалось, наконец, разобрать первую половину сигнала, гласившую следующее: „Советую вам сдать ваш корабль…“. „Ну, а продолжение и разбирать нечего, — сказал Миклуха, — долой ответ, открывайте огонь“.

Снова сыграли „короткую тревогу“, и весь борт сразу по команде открыл огонь.

Разделять огонь по обоим противникам не имело смысла, а потому вся стрельба была сосредоточена по адмиральскому головному крейсеру „Ивате“. Направления наших снарядов были с самого начала хорошие, но видно было, что получаются недолеты. Работу же 120-мм батарейных пушек временами приходилось совершенно прекращать, так как их стрельба на том расстоянии, на котором держались от нас японцы, была абсолютно бесполезна.

Как мы узнали потом, на „Ивате“ вторая неразобранная часть сигнала была весьма ядовита и имела целью смутить нас: „… так как „Николай“ уже сдался“, — вот о чем извещали нас неразобранные флаги. И действительно, будь у нас другой командир, кто знает, как принял бы он такой обескураживающий сигнал.

Мог бы поколебаться при такой вести кто-нибудь другой, но не Миклуха. Больной, с издерганными долгим походом нервами, Владимир Николаевич с самого начала боя еще 14 мая вел себя безукоризненно, не проявив, несмотря на всю предшествовавшую нервность, ни малейшей робости или сомнения.

Невзирая на все несчастные для нас условия, он твердо решил, что имя старика Ушакова не будет запятнано и русский флаг на броненосце его имени опозорен не будет. И он исполнил свое намерение, поплатившись при этом своей жизнью.

В ответ на огонь нашего правого борта японцы тот час же начали убийственную стрельбу, пользуясь главным образом своими восемью башенными орудиями, могущими стрелять благодаря своим новейшим установкам на дистанцию до 75 кабельтовых».

14 мая «Адмирал Ушаков» в бою получил две подводные пробоины: были затоплены носовые отсеки. На русском броненосце находились четыре 10-дюймовых и четыре 120-мм орудия. Наибольшая скорость «Ушакова» — не более 10 узлов. На двух японских крейсерах имелось восемь 8-дюймовых и тринадцать 6-дюймовых орудий, а максимальная их скорость была свыше 20 узлов.

«Не будь я 15 мая в рубке, мне, конечно, не пришлось бы писать этих строк, ибо уцелеть на открытом мостике не было никакой возможности: там буквально все сметалось градом осколков. Минут через 20 после начала боя было разбито правое, носовое, 120-мм орудие, а несколькими последовательно попавшими в батарею неприятельскими снарядами был произведен взрыв трех беседок с 120-мм патронами, вследствие чего начался сильный пожар.

Этими же снарядами и взрывом беседок были произведены большие разрушения на правой стороне батареи, да и левая ее сторона была вся завалена кусками и обломками от разбитой динамо-машины и развороченного камбуза. Местами попадались залитые кровью и изуродованные до неузнаваемости трупы убитых матросов.

Через полчаса пальбы огонь обоих неприятельских крейсеров, сосредоточенный на сильно уже подбитом „Ушакове“, был ужасен по своим результатам. Кроме пожара в батарее, от взрыва снаряда в жилой палубе загорелась обшивка борта и рундуки с командными вещами. К концу получасового боя нашим броненосцем были получены следующие повреждения: 8-дюймовым снарядом была произведена большая пробоина по ватерлинии под носовой башней, несколько более или менее значительных пробоин по всему борту и, наконец, огромное отверстие в борту было сделано под кают-компанией снарядом, взрыв которого был ужасен по своей силе.

После перечисленных разрушений „Ушаков“ быстро накренился на правый борт настолько сильно, что стрельба из башен стала недействительна вследствие уменьшения дальности, а затем и полной невозможности вращать башни против крена. При таких условиях командир, видя бесполезность дальнейшей стрельбы и использовав всю боевую способность своего корабля, приказал затопить „Ушакова“. Были открыты кингстоны, затоплены бомбовые погреба и подорвана труба циркуляционной помпы в машинном отделении.