Морские истории

И когда лет через шестнадцать-семнадцать после этого ко мне в редакцию пришел уже немолодой, но очень энергичный, подвижной человек небольшого роста, сухонький, смуглый, с острым профилем вождя краснокожих и назвал себя по имени и по фамилии, я сразу же догадался, что передо мною тот самый Борис Житков, которого я знал по воспоминаниям юности и по рассказам его школьного товарища К. И. Чуковского.

Борис Степанович принес в редакцию журнала несколько листков, исписанных убористым и своеобразным почерком. Пришел без всяких рекомендаций и без тех устных предисловий, которые обычно предпосылают своим рукописям авторы, впервые приходящие в редакцию.

Отдав мне свой рассказ («Над водой»), Житков остался ждать в шумном и гулком редакционном коридоре, а я поспешил к своим товарищам по работе, чтобы вместе с ними прочитать рукопись. Советская литература для детей тогда только создавалась, и нам — людям, которым довелось строить новые детские журналы, — был дорог каждый человек, приносивший в редакцию не трафаретные слащавые стишки и не рассказы, представляющие собой плохо замаскированные поучения, а прозу и стихи, отмеченные мыслью, неподдельным чувством и вносящие в литературу подлинный новый материал.

Все это оказалось в прозе Житкова. С первых же строк его рассказ поразил нас четкостью, простотой, живым, а не книжным языком — точным, метким и характерным. Нам сразу же стало ясно, что перед нами не случайный человек, пробующий силы в литературе, а вполне сложившийся писатель. Вся наша редакция в полном составе вышла в коридор, чтобы приветствовать Бориса Житкова, его зрелый талант и молодой задор.

Борис Степанович был, должно быть, рад такому приему, но, по свойственной ему самолюбивой сдержанности, не обнаружил никаких признаков радости и только удивился, что редакция так быстро прочла его рассказ.

— Ишь ты! На всех парусах… А я, признаться, приготовился к долгому дрейфу.

После этого Борис Житков стал частым гостем, а потом и своим человеком в редакции детского журнала, который некоторое время носил скромное название «Воробей», а впоследствии приобрел более громкое имя — «Новый Робинзон».

Многие из повестей и рассказов, вошедших позже в первую книгу Житкова «Злое море», печатались в этом журнале. Некоторые рассказы мне довелось узнать сначала в устной передаче автора, а потом уже прочесть.

Рассказчиком Борис Степанович был превосходным.

В его живой, своеобразной речи звучали самые разные голоса, все оттенки говоров, определяющих профессию, возраст, родину любого из его персонажей. Южный портовый грузчик, судовладелец-грек, помор-охотник, глухой от вечного грохота клепальщик с верфи — все они говорили у Житкова на свой лад.

Устно — во время бесед за редакционным столом — сочинил он первые варианты рассказов «Про слона», «Про обезьянку», многие из «Морских историй».

Помню во всех мелких подробностях его рассказ о грузчиках в старом порту, где почти вся работа производилась по старинке — чаще всего вручную. Люди поднимали подчас непосильный груз и подбадривали себя горькой, острой, грубой бранью, не щадящей ничего на свете.

И казалось, остановись на миг эта брань — и огромные, тяжелые чувалы беспомощно упадут с плеч на землю.

Вероятно, Житков не записал значительной доли тех замечательных затейливых историй, которые он с такой охотой и с таким мастерством рассказывал своим друзьям после окончания работы в редакции, у себя дома, в трамвае или в поезде.

Острая память подсказывала ему характерные черты, которые делали видимым и осязаемым все, о чем бы он ни рассказывал.

Однажды речь зашла о каком-то китайском приморском городе. Молодой литератор, незадолго перед тем вернувшийся из путешествия, пустился в подробное описание местных улиц, домов, костюмов. Однако ему так и не удалось дать слушателям сколько-нибудь ясное представление о причудливой, незнакомой обстановке.

В разговор вмешался Борис Степанович. Он был немногословен и упомянул всего лишь одну характерную для этого города деталь. Посреди тесной улицы висят длинные и узкие афиши или объявления с выведенными на них тушью иероглифами. Легкие полоски бумаги с четкими значками шелестят и колеблются от ветра каждый раз, когда под ними проходят рикши или проезжают экипажи.

Этой одной небольшой подробности было довольно, чтобы мы вообразили улицу, которой никогда не видали.

Борис Житков никогда не был в литературе дебютантом, новичком.

Весь тот сложный и трудный путь, который выпадает на долю начинающего писателя, он прошел как-то за кулисами, еще до выхода своего на литературную арену.

Он был внимательным и жадным читателем, хорошо знал русскую и французскую литературу (по-французски он и читал и писал совершенно свободно), был глубоко знаком с местными диалектами, с фольклором.

В продолжение многих лет он усердно вел дневник — настоящий дневник писателя, — занося в него и беглые впечатления и события окружающей жизни.