Морские истребители

- Не встречал ли, гражданин хороший, моего сына, его Петром звали… Петр Пташкин. Он тоже в моряках.

Не было в ту тяжелую пору более распространенных вопросов при встречах с фронтовиками. Какой надеждой светились глаза женщин, когда они спрашивали о своих родных и близких, от которых давно не было весточек.

И хоть хотелось скорее остаться вдвоем с мамой, не мог я в меру сил своих и компетенции не поговорить с этими женщинами. Чувствовал себя здесь, на площади, полномочным представителем Красной Армии: «Не волнуйтесь, недолго вам уже без мужей и сыновей жить. Добиваем врага. Сына вашего, Петра, не встречал. Но если он на флоте, то должен быть славный моряк. Иных на флоте не держат». В окружении плачущих и незнакомых мае женщин я особо остро ощутил, какими прочными и неразрывными узами связаны советские люди с теми, кто ведет смертный бой на фронтах.

Наконец, с трудом выбравшись из толпы, мы остались с мамой одни. Голод в ленинградской блокаде, лишения и заботы, постоянная тревога за сыновей и мужа сделали маму неузнаваемой, она превратилась в маленькую, худенькую старушку, несмотря на то, что ей было всего сорок шесть лет. Она никак не могла поверить своим глазам, держала меня за руку и сквозь слезы повторяла:

- Неужели это ты, Володя, сыночек! Живой и здоровый! Как же ты приехал с фронта-то?

Шли до деревни пешком и не могли наговориться. Чувствовалось, что мама никак не могла смириться с гибелью папы, в ее словах сквозила надежда: «А может, живой, и объявится?»

Когда зашла речь о брате Алексее и я рассказал, что мы с ним рядом воевали, мама удивилась:

- Так и не встретились? Слетал бы к нему на самолете…

Деревня Витенево, в которой я родился и где проходили мои детские годы, уютно расположилась на высоком берегу небольшой речушки - Кашинки, которая за деревней делала крутой изгиб и далее, петляя и извиваясь, несла свои воды в Волгу. В деревне было всего тридцать домов, в которых издавна жили семьи нескольких фамилий, дальних и близких родственников: Шиловы, Зубаревы, Веденеевы, Вороновы, Николаевы.

За годы войны все здоровые мужчины ушли на фронт, многие погибли в боях. В деревне оставались только женщины, дети да старики, на их плечи и легла вся тяжесть крестьянского труда. Они работали день и ночь в поле, не щадя себя и не жалуясь на лишения и нехватку самого необходимого из питания и одежды. В нескольких домах были сделаны ручные жернова и вся деревня молола рожь, чтобы один раз в неделю испечь хлеб наполовину с картошкой. Трудно было и с одеждой, донашивали старенькое или кое-что из военного обмундирования, оставленного родственниками при побывках после ранения. Кое-где вынуждены были вспомнить и о лаптях.

Рано повзрослевшие подростки двенадцати-четырнадцати лет выполняли мужскую, самую тяжелую работу: пахали, сеяли, убирали хлеб, управлялись с лошадьми - единственными помощниками в тяжелом крестьянском труде. Все, что собиралось на полях и заготавливалось на фермах, шло на нужды фронта, для воинов. Сами колхозники перебивались за счет огорода и подсобного хозяйства.

Тяжело было на фронте. Но здесь, в тылу, было не менее тяжко. И практически вся тяжесть была на плечах женщин. Хочется до земли поклониться русской женщине, трудовой подвиг которой встал вровень с боевым мужским подвигом.

В соседней деревне Игнатове мне довелось встретиться с председателем колхоза Татьяной Михайловной Балакиревой, младшей сестрой моей мамы. Малограмотная, оставшись с двумя малолетними детьми, она с помощью своих подруг-солдаток и односельчан вела колхозные дела, пользовалась доверием и уважением в деревне и в районе.

Ее любили за доброту и отзывчивость, люди шли к ней со всеми своими бедами и радостями и всегда находили поддержку и участие. Когда я видел ее на работе в поле или в минуты веселья, всегда приходили на память некрасовские стихи, настолько своей внешностью, повадками и делами она походила, как мне казалось, на ту русскую женщину, о которой так ярко и неповторимо написал великий русский поэт: «…коня на скаку остановит, горящую избу войдет…»

Глубокий след в памяти оставили встречи с дедом Михаилом, сельским кузнецом, которому в то время было уже под семьдесят. Небольшого роста, сухонький, но сильный и подвижный, он был незаменимым мастером и помощником в крестьянских делах. Работал он в маленькой прокопченной кузнице, расположенной на окраине соседней деревни, и выполнял массу остро необходимых дел: подковывал лошадей, ремонтировал телеги и сани, плуги и бороны, ковал ухваты и запоры. Славился дед Михаил своим мастерством на всю округу. Для нас, мальчишек, в детскую пору он казался чародеем и волшебником. Посещая кузницу, мы не могли оторвать глаз от рук деда, когда он на пару с молотобойцем начинал орудовать па наковальне.

При первом посещении кузницы во время отпуска дед долго смотрел на меня, не узнавая, потом не спеша вытер руки о фартук и подошел ближе.

- Неужто это ты, Володюшка? Вот какой здоровый вымахал, - сказал он, обнимая меня. - Давай, покажи, на что способен фронтовик.