Девушка с усилием приподняла веки. Бахрома ресниц открыла большие голубые глаза. Нет, это не были черные звезды Гюлизар. Это были два светлых озера северных равнин Голландии. С удивлением, как на сонную грезу, смотрела девушка на Рустама. И он улыбнулся. Из-под усов его сверкнули белые ровные зубы. Смуглое лицо со строго сдвинутыми бровями, с темными жгучими глазами стало разом мягким и красивым.
— Кто… ты?.. — прошептала девушка, смотря на мавра, как на видение.
— Гёз! — засмеялся он.
— Гё-ёз!.. — повторила она медленно, и губы ее ответно улыбнулись.
Извещение о конце осады с утра еще летело к Оранскому в Дельфт. Только теперь защитникам Лейдена сообщили, что все свои распоряжения принц отдавал лежа, тяжело больной. Едва встав с постели, он поспешил к освобожденным лейденцам. С ним вместе должны были приехать его старые соратники: Лазарь Швенди и Павел Буис, уроженец Лейдена, руководивший первоначальными работами по открытию шлюзов и плотин.
Саранча
Было уже лето 1576 года.
Жанна, вдова брюссельского булочника Ренонкля, прибежала домой белее своего чепчика. Она услышала на рынке страшную новость: на город шли взбунтовавшиеся испанские войска.
Святая Дева Мария, блаженные Августин и Франциск, вы избавили несчастный Брюссель от двух наместников. Альба уехал по доброй воле, а Рекезенс, слава Христу, помер… Избавьте же столицу и от новой напасти!
Жанна с нетерпением ждала возвращения сына. С мальчишкой тоже беда!.. Становится все непослушнее и непослушнее. И в кого он уродился таким бунтарем? Отец хоть и был вольнолюбив, а все-таки покорялся властям. У Георга же в мыслях только и есть, что Голландия с Зеландией да гёзы с Оранским. От уговоров матери он отмахивается: «Иди ты со своими святыми и попами в Рим целовать папе туфлю!..» Такая у него появилась непочтительная поговорка. Хорошо, что, кроме матери, никто не слышит. Ведь он повторяет самые еретические речи. За них при Альбе вешали, жгли и живыми в землю закапывали, а теперь… Ох, и теперь, видно, будет не лучше, если все эти убийцы и грабители войдут к нам в город…
Она неистово закрестилась:
— Святая Женевьева, сохрани и помилуй!.. Страшно подумать, что о них говорят. Они идут тучей, как саранча, и всё сметают на своем пути, всё съедают, всё отнимают у беззащитных жителей. Кто им сопротивляется, тех они мучают и убивают… А с женщинами что делают!.. Святые Петр и Павел, покровители нашей матери-церкви, я всегда была верной католичкой, — не отвратите взора от несчастной вдовы!..
Дверь с шумом распахнулась.
— Наконец-то, беспутный!.. — Жанна кинулась было к входившему Георгу, но остановилась. — Кто это с тобой?
Перед нею стоял лысоватый человек с добродушной улыбкой на немолодом уже лице. Веселые глаза смотрели на нее знакомым лукавым взглядом.
— Здравствуйте, тетушка Ренонкль!
— Никак, простите, не узнаю, ваша милость…
Георг в восторге хохотал:
— У матери от страха совсем память отшибло!.. Я и то сразу узнал.
— «Весеннюю фиалку» помните, тетушка Ренонкль? — смеялся лысоватый человек.
— Святая Мадонна! — даже присела от удивления Жанна. — Вас ли я вижу, господин Альбрехт? Так вы живы-здоровы? А я уж думала… Теперь только и слышишь о смертях. Вот и мой Кристоф оставил нас с Георгом сиротами… И бедняга Микэль, прости ему, Господи, все его малые прегрешения за великие страдания и мученическую кончину… Слыхали небось?
— Я все, все рассказал, как только узнал дядю Альбрехта, — говорил Георг возбужденно. — Сейчас, мать, не до воспоминаний!.. Сейчас…
— Как вы постарели, ваша милость, за эти восемь лет, что мы не видали вас, ай-ай-ай! — ахала Жанна, забывая на минуту все страхи. — Где ваши пышные волосы? Где ваш румянец?
— Все растерял по дорогам и бездорожью, по лесным засадам, в боях. А главное, друга своего оставил в безвестной могиле, под дикой яблоней, на распутье двух дорог…
— Кого это, не пойму.
— Помните веселого ткача-шутника Антуана Сажа?.. Долго мы с ним спали на одной травяной подушке, из одного черепка пили родниковую воду и бились с врагами родины плечо к плечу, пока испанская пуля не пробила его верное сердце… С того раза и у меня памятка…
Жанна вгляделась пристальнее и заметила у него длинный узкий шрам от виска до самого уха.
— Чтобы я не забывал ни верности друзей, ни ласки врагов до самой смерти, — добавил серьезно Альбрехт.
Жанна разом вспомнила про напугавшую ее весть и, пододвинув ему табурет, тревожно заговорила:
— Садитесь, господин Альбрехт. Будьте по-старому как дома и расскажите, не слыхали ли вы чего нового о солдатах.
— Слыхали! Многое слыхали, матушка! — затараторил Георг. — Войска испанцев взбунтовались из-за неуплаты жалованья и бросились грабить мирных жителей. Потом они перешли в Брабант, чуть было не взяли Мехельн, да город здорово был защищен. Пошатались, пошатались, разоряя села и фермы, и вломились во Фландрию и захватили там Алост… В Алосте теперь их главная квартира. Но они, дьяволы, мечтают о городе покрупнее…
— Только бы не в Брюссель!.. — прошептала Жанна.