Морские нищие

— Поразительное сходство!.. Кто это рисовал?

— Не знаю. Брюссель полон таких рисунков. Не очень-то почтительно относятся нидерландцы к первому министру короля.

Эгмонт и Оранский в ожидании остальных представителей нидерландской знати стояли в амбразуре окна, у входа в портретную галерею рода Нассау-Оранских. Сквозь круглые переплеты стекол виднелся веселый Брюссель. Зима уходила, стекая с сосулек заборов и крыш звонкими каплями, сверкая в лужах, едва подернутых тонким льдом, чирикая на мокрых плитах у входных дверей хлопотливой стайкой воробьев, лоснилась на спинах лошадей, тащивших воз с мешками зерна. От яркого по-весеннему солнца возница щурил из-под войлочного колпака глаза и, озорно посвистывая, размахивал бичом. Две запоздавшие хозяйки с громкой болтовней торопились на рынок, распустив по ветру завязки чепцов. Брюссель, казалось, жил обычной трудовой, бодрой жизнью.

— Я видел и другие рисунки, — говорил со смехом Эгмонт. — Все до одного они издеваются над зазнавшимся кардиналом!

— И что из этого можно заключить? — спросил Оранский серьезно и показал на окно: — Значит, и там не хуже нас с вами понимают положение дел. Нам следует немедля обсудить его со всех сторон и со всеми возможными последствиями. Идемте, граф… Мажордом докладывал, что большинство уже собралось в охотничьем зале.

Они прошли галерею, мимо портретов предков принца, спустились по широкой лестнице в нижний этаж и застали шумное общество. Здесь тоже говорили о Гранвелле. Громче других раздавался голос успевшего с утра выпить огромного краснолицего весельчака-забияки Бредероде:

— Клянусь головой, они правы, эти писаки и мазилы! Прежде всего надо хорошенько высмеять проклятого выскочку! И я придумал забавную штуку. С завтрашнего дня я срываю с шляпы перо и украшаю ее лисьим хвостом — в честь королевского ставленника с его лисьими замашками и волчьим аппетитом!

Все гурьбой встали из-за стола, здороваясь с хозяином дома и Эгмонтом. Слуги внесли кувшины с вином и легкую закуску. Когда они вышли, Оранский пригласил занять места.

— Друзья и сородичи, — начал он, — пусть назревающие события не погасят свойственной нам жизнерадостности. Но пусть эта жизнерадостность, в свою очередь, не погасит и нашего трезвого разума. Не будем терять время на шутки и шутовские выходки. В стране имеется достаточно людей для самой ядовитой насмешки…

— …над зазнавшимся бургундцем! — стукнул кулаком по столу Бредероде.

Его перебил, сдвинув густые брови, адмирал Горн:

— Нидерландцы с давних пор пользуются конституцией, не менее священной, чем корона любого государства. По этой конституции иностранцы не имеют в стране власти.

— А бургундец ведет себя, как полновластный монарх! — поддержал брата Монтиньи. — Он считает себя вправе вмешиваться даже в личные дела.

— Простите, барон, но мы собрались, я думаю, для весьма важного общего и серьезного разговора, — заметил Оранский.

— Конечно, конечно! Послушаем принца! Мы еще вернемся и к личным обидам, барон!

— Мы слушаем, Вильгельм! — Эгмонт почти насильно усадил Бредероде рядом с собою.

— Друзья и сородичи, — повторил Оранский, — я вижу ясно три зла, обрушившихся на нашу родину. Это, во-первых, самовластие чужеземца Гранвеллы, во-вторых — инквизиция и, в-третьих, — учреждение новых епархий. Недавно еще было и четвертое зло — войска, разорявшие наши города и села. Но с этой язвой нам удалось все же покончить. Провинции единодушно и наотрез отказались внести в королевскую казну хотя бы гульден, пока наемные солдаты не будут удалены из страны. И правительство сумело найти уважительный повод, чтобы не уронить своего достоинства. Войска «понадобились королю для охраны южных границ», и он приказал вывести их. Я твердо верю, мы справимся также и с остальными бедами. Пока дело не зашло далеко, мы станем бороться, опираясь на свои старинные законные права. Сам король при вступлении на престол всенародно подтвердил их собственноручною подписью, печатью и торжественной клятвой. Конституция не допустит, чтобы у власти был иноземец. У Нидерландов найдутся свои собственные государственные люди.

Кругом зашумели:

— И это — принц Вильгельм и граф Ламораль!..

— И правительница — герцогиня Маргарита Пармская, — добавил с жаром Эгмонт.

Оранский поднял руку:

— Дайте мне договорить, друзья! Инквизиция и новые епархии так тесно связаны между собою, что эти два вопроса не стоит и разъединять. Учреждение новых епархий — первый шаг к введению в Нидерландах кровавой испанской инквизиции. Новые епископы — те же инквизиторы.

Высокий, худощавый маркиз Берген дернул в раздражении орденскую цепь Золотого Руна и резко бросил:

— Кто смеет проливать кровь за религиозные убеждения? Духовенство призвано примирять, а не убивать.

— Нас хотят одурачить, изменив лишь название, а не сущность! — снова прогудел бас графа Горна. — Хитрая лисица Гранвелла писал недавно королю: «Нидерландский народ боится и не любит слова „инквизиция“. Так не лучше ли и не упоминать слово, которое не нравится?»

Крики негодования заглушили его голос. Монтиньи шепнул Оранскому:

— Народ волнуется. Мне рассказывали…