Морские повести

И герои-разведчики шли в новые операции, вступая в единоборство с разведкой врага, противопоставляя свое мужество, проницательность, энтузиазм ее зловещей работе. Но только о некоторых эпизодах этого единоборства смогу я, быть может, рассказать читателю в дальнейшем.

— Молчание — ограда мудрости, — любит говорить мой друг, капитан Людов.

Северный флот — Москва

1943—1946.

ПОВЕСТЬ О ДВУХ КОРАБЛЯХ

ПРОЛОГ

Туман рассеивался и редел. Вдалеке, за цепью остроконечных дымчатых скал, отделявших нас от внутреннего рейда одного из скандинавских портов, ясней проступали очертания американского военного корабля.

Как длинный ступенчатый остров, лежал он раньше в тумане, заслонив готические городские дома. Теперь мы увидели стальную многоярусную мачту, поднятые к тучам дальномеры, протянутые над палубой грозные орудийные стволы. Пропеллеры и крылья боевых самолетов мерцали на верхней палубе. С бронированных высоких бортов сбегали косые трапы.

— Техника! — задумчиво сказал молодой матрос нашего ледокола.

— Коробка ничего, — ответил с обычным своим снисходительным видом водолаз Костиков, стоявший с ним рядом. — Только нам нечему тут особенно дивиться… Если начать считаться, в нашем советском флоте посильнее есть корабли…

Он помолчал, зорко всматриваясь в американский тяжелый крейсер.

— А ты знаешь, что точно такому зверю из гитлеровского флота ледокольный пароход «Ушаков» один на один дал бой в Ледовитом океане?

— Вздор, старшина! — вмешался в разговор помощник штурмана Воробьев. Он принадлежал к тому типу еще встречающихся у нас молодых людей, которые считают возможным всегда и по всякому поводу высказываться с предельной резкостью и апломбом. — Не может быть, чтобы ледокол дал бой тяжелому крейсеру!

— В ту войну, товарищ второй штурман, все могло случиться, — сказал Костиков, покосившись на Воробьева. — Да вот боцман Агеев подтвердит, если не верите…

Агеев молчал. Сидя на кранце — плетеном из ивовых прутьев грушеобразном вальке, употребляемом при швартовке кораблей, — он смотрел в океанскую даль своими яркими желтоватыми глазами. Как всегда, он был занят делом, — его коричневые сильные пальцы ритмично двигались, плетя матик из пенькового троса. Мысли его были, видимо, далеко.

— Боцман! — окликнул его Костиков.

— Товарищ второй штурман, может статься, этого и не слыхал, — осторожно сказал Агеев. — В то время о таких вещах в газетах не писали. Не велено было балакать о таких вещах.

Занятый своими мыслями, он все же, оказывается, слышал весь разговор. Он сделал короткое движение — потянулся в карман за трубкой и сразу отдернул руку. Мы принимали топливо у танкера, пришвартованного с другого борта; все кругом было пропитано легкими маслянистыми испарениями нефти.

— А вы, боцман, разве имели отношение и к этому делу? — спросил я.

— Я-то не имел, — сказал Агеев, вставая. — Я только один намек командованию подал. А вот друзья с «Громового» об этом рассказывали много. «Громовой» тоже в той операции участвовал, у Тюленьих островов… капитан-лейтенант Ларионов…

Я вынул свой блокнот. Речь зашла о событиях, которые давно интересовали меня. Лучший мой друг военный корреспондент Калугин был на борту «Громового» во время боя у Тюленьих островов.

— А об «Ушакове» вы можете что-нибудь рассказать, боцман?

— Об «Ушакове», — сказал Агеев, — вам лучше всего наш капитан расскажет… Он старый полярник, как раз в то время поблизости был.

Держа в пальцах свою знаменитую трубочку, он пошел вдоль палубы легким и быстрым шагом, ища, где можно спокойно покурить…

Скоро я нашел случай поговорить с капитаном ледокола.

— Сергей Севастьянович, — спросил я за обедом, когда окончился разговор о текущих делах похода, — правда, что вы были у Тюленьих островов во время рейда «Геринга»?

— Был, — сказал капитан Потапов, пристально взглянув на меня усталыми, темными глазами из-под приподнятых узких бровей. — Я тогда из высоких широт пришел на ледоколе «Чириков»… Подождите!

К счастью, на этот раз он оказался общителен. Уйдя в свою каюту, он вернулся с небольшой фотокарточкой на ладони. Два парохода, до мачт заросшие льдом, два смутных подобия ледоколов, будто целиком вылепленные из снега, вырисовывались на белесом арктическом фоне.

— Это я стою рядом с «Ушаковым».

Меня не удивила странно построенная фраза. Я давно привык к манере моряков отожествлять себя со своими кораблями.

— Мы тогда борт к борту в Арктике зимовали. Ну, вечерами и балакали о разных приключениях. Ведь меня самого «Геринг» чуть не потопил. Я был на траверзе Тюленьих островов, у меня на борту было пятьсот пассажиров — семьи зимовщиков. А «Ушаков» вез смену с Большой земли. Я, как принял радио о рейдере, сейчас же на новый курс и самым полным к полюсу!

— А «Ушаков» принял бой с тяжелым крейсером?

— «Ушаков» стоял в бухте, ему некуда было податься. Он, точно, дал «Герингу» бой.

— Как же ледокольный пароход мог биться с тяжелым крейсером? Неужели «Геринг» не потопил его?