— Но зима ещё не кончилась!
— Всё равно. Выйдем пораньше — если успеем собраться, то уже числа пятнадцатого. А зиму закончим в другом месте. Да, так будет лучше!
Пройдя от бухты Святого Юлиана на юг шестьдесят миль, англичане решили (то есть Дрейк решил, а все остальные исполнили!) войти в залив устья реки Святого Креста (Санта-Крус по-испански), где простоять неделю-две, с тем, чтобы в высокие широты входить уж по весне...
Река были шириною ярдов в триста, ну четыреста. Вода в ней — ледяная, издали прекрасного голубого цвета, но вблизи с каким-то молочным отливом. Дно, как и вся местность вокруг широкого устья, покрыто мелкозернистой тёмно-красной галькой (которая часто покрыта слоем красной же глины). Горы синели на горизонте гораздо отчётливее, чем это было в заливе Святого Юлиана. Скорость течения была миль шесть в час — чтобы поспевать вровень с брошенной веткой, надо было не идти, а бежать...
— Вот это да! Против такой стремнины на вёслах не выгребешь. Да и под парусом... Если ветер попутный, потащит, а ветер сменился — и, пока парус спускаешь, снесёт вниз ровно до того места, где парус поднял. Посему остаётся одно: тащить лодки бечевой. Свяжем все три гуськом, нагрузим — и вперёд по бережку! Ну, кто смелый?
Фёдор вызвался первым. Потому что ему нравился старик Муни, несокрушимый и каменно спокойный в схватке и до смешного (а он нисколько не боялся быть смешным — и в минуты всеобщего уныния мог нарочно подставить себя, чтобы поднять дух) забиячливый и азартный в споре. Он надеялся, что в команде Муни само пройдёт то мрачное настроение, в коем он пребывал уже месяц, как только увидел чернеющую виселицу на островке.
И вот — Санта-Крус. Река, берега которой видели пока не более белых людей, нежели залив Святого Юлиана — казнённых белых людей. Не было на этих берегах ни мятежей, ни казней, ни хотя бы заговоров. Тишина, безлюдье, покой, мир... Ну, теперь пришли мы, белые, и принесли всё это с собой! На миг Фёдору стало даже смешно: ни заговоров, ни мятежей, ни казней — пока не пришла милосердная религия всепрощения и непротивления злу...
...В первые часы англичанам местность, по которой они шли, показалась бесплодной пустыней. Землёю, наказанною за что-то Господом! Но уже с обеда (приготовив всё с вечера, вышли утром) путешественники-пираты вступили внутрь Южной Патагонии — страны, белым людям мало известной даже понаслышке. Ведь из сотни европейцев девяносто девять о её существовании даже не подозревали...
Воды реки стали постепенно прозрачными и чистыми. Иногда плескалась рыба. Неровное дно реки здесь (и, очевидно, выше так же) было сложено из твёрдых пород и не размывалось, оттого и муть исчезла. Было холодновато — зато никаких насекомых, столь досаждавших в бухте Святого Юлиана. Река текла в широкой, миль до пяти, долине, местами расширяясь до десятка миль. Эта долина с обеих сторон ограничивалась удивительно крутыми и ровными, точно ножом отрезанными, склонами. Ближе к урезу воды встречались прямо-таки отполированные места!
Зверья и птиц здесь было даже не изобилие. Просто они были непугаными и подпускали человека с оружием на десять шагов. Муни обнаглел и придумал небывалую охоту: на зайца с... дубинкой! И наколотил их за три часа двадцать две штуки. Из мяса он оставлял одну только филейную часть, наиболее нежную. Остальное использовал как приманку для более крупного зверя. Фёдор же упражнялся с луком, ловчась убить двух зайцев одной стрелой. Пока не выходило, но могло, кажется, выйти.
Пирамиды испражнений гуанако, похожие на груды тёмных фиников, высились то тут, то там — но самих животных покуда видно не было. В заводи, где течения почти не было, ковром покачивались дикие утки всевозможных расцветок. Они беспрерывно клохтали. Люди не стали их тревожить. Оживление вызывали только прилёт новых птиц да отлёт здешних: утки проделывали это с шумом; при взлёте помогали себе лапами и оставляли на воде белопенный след...
Высоко в небе парили стервятники. Красиво парили, по-королевски величественно. Хотя вблизи эти трупоеды, насквозь провонявшие дохлятиной, были мало симпатичны. Но их неспешные воздушные хороводы были непередаваемо изящны...
День кончился. В сумерках ветер посвежел и вдруг, около полуночи, шквал с юга сорвал и унёс палатки. Потом сорвал с людей одеяла и с тарахтеньем покатил по гипсовидной земле котелок и сковородку, которые хозяйственный Муни взял с собой. Еле англичане собрали своё имущество — и стали в дальнейшем обвязываться поверх одеял, да ещё и друг к другу себя — на всякий случай — привязывали. Местность ровная, укатит в реку и всё — в ледяной воде, да связанный, потонешь прежде, чем товарищи помочь смогут. Да и прежде, чем остальные поймут, что же случилось...