«Морские псы» Её Величества

Позже адмирал посетил захваченное судно, лично просмотрел груз, лазя по трюмам, отобрал для миссис Дрейк некоторое количество китайского фарфора и шёлка — и разрешил продолжить плавание... По мнению де Сарата, Фрэнсис Дрейк — «лёг тридцати пяти от роду, с белокурой бородой. Он — один из величайших моряков, когда-либо плававших по морям: и как навигатор, и как командир!» Мнению де Сарата верить можно с большими оговорками. Так, борода Дрейка была уж никак не «белокурой», а откровенно рыжей. А главное — дон Франциско умолчал о некоторых... э-э-э... обстоятельствах, сопутствующих его освобождению. Он бы хотел, конечно, чтобы мир напрочь забыл об этих обстоятельствах. Но молва разгласила — и дон Франциско де Сарат попал даже в одну из бесчисленных комедий самого Лопе де Вега!

Дело было вот как. 6 апреля с утра Дрейк выстроил на шканцах часть своей команды — тех, кому захотелось полюбоваться потехой, — и в присутствии едва сдерживающего радостный гогот преподобного Флетчера... наградил дона Франциско сорванным с его же, дона, груди позапрошлою ночью алым крестом ордена святого апостола-мученика Иакова Компостельского! При этом он произнёс пламенную и оч-чень серьёзную речь. Там упоминалось и о ратных традициях славного ордена, и о паломничестве самого Дрейка вкупе с «неким членом нашего экипажа — совсем юным иноверцем и иноземцем» к мощам означенного великого святого патрона Испании, и о «проявленной храбрости» дона Франциско... Кончена речь была пожеланиями и надеждами. «Дай нам Боже, чтобы все до одного испанские офицеры, генералы — да, впрочем, и солдаты — действовали столь же храбро и понимали обстановку столь же быстро, как славный дон Франциско де Сарат. Гип-гип-ура! А ну, все дружно орём в честь дона Франциско: гип-гип-ур-ра-а!»

2

13 апреля, ровно через неделю после того, как расстался с доном Франциско, Дрейк входил в Гватулько — порт на побережье Гватемалы, небольшой, но важный в каботажном сообщении между тихоокеанскими владениями Испании от Перу до Мексики.

Гватулькианцы в те дни готовились сразу к нескольким следующим один за другим и даже накладывающимся друг на друга католическим праздникам. Полгорода возилось вокруг городской церкви, всячески её украшая: по шпилю колокольни от креста ниспадали гирлянды цветов, опрысканных сахарным сиропом и подсушенных, чтобы не завяли до срока. Статуи святых в храме были протёрты, кое-где подполированы и подкрашены и снабжены простодушными веночками — кто из цветов, а деревянный многокрасочный Распятый — натуральным терновым!

Увидя входящий в гавань корабль, весёлые гватулькианцы обрадовались: они решили, что это — долгожданное судно из Перу с грузом инкских поделок. Но вдруг матрос, раскрашивавший черепицу на кровле церкви в золотой и багровый цвета, тревожно вгляделся, выругался, опрокинул ведёрко с краской, сбросил на головы прихожанам кисти и заорал тревожно: «Да это ж английский корабль!»

Город в мгновение ока опустел. Жители убежали в горы — и могли в безопасности следить за тем, как англичане грабят их дома, переговариваясь шёпотом (им сверху было видно как на ладони): «К сеньору Эчегаррава пошли, в винный погреб. Ну сейчас всё, даст Бог, вылакают и заснут, верхний квартал хотя бы не тронут!» — «Надейся, как же! Французы бы так и сделали. А это англичане, они всё обчистят. Ну, точно, что я говорил! Тащат бурдюки из подвала!» — «Эх, обошли бы моё подворье стороной — святая дева, трёхфутовую бы свечку в храме поставил, честное слово!»

Как же, ни одного дома не обошли стороной! Забрали всё ценное, что попалось. У одного скромного горожанина нашли большой расписной горшок с серебряными монетами в тёмном углу кухни, у другого — шкатулку с необработанными, неоправленными драгоценными камнями. В третьем — золотую цепь, «видом и весом не менее той, что добыл Джон Дрейк, углядев “Какафуэго”. Мы искренне, но, к сожалению, заочно поблагодарили испанского джентльмена, который нам её оставил, удирая из города», — писал преподобный Флетчер об этом инциденте.