Морские титаны

— Я хочу, чтобы он жизнью искупал свои преступления, чтобы каждый его день был постоянной скорбью без отдыха, без облегчения, без надежды. Он богат — я превращу его в бедняка; у него друзья, льстецы — я оставлю его одного с глазу на глаз с его злодеяниями. Когда Панама будет в нашей власти, дон Хесус Ордоньес, лишенный всего своего достояния, отправится на принадлежащей мне каравелле в Индийский океан и будет высажен на пустынном острове. Но так как я хочу, чтобы он остался жив и действительно искупил все свои злодеяния, то его снабдят съестными припасами, разными орудиями и семенами, словом, всем необходимым, чтобы трудами рук поддерживать свое жалкое существование. Потом каравелла уйдет, и этот человек, или скорее чудовище в человеческом образе, исключенное из списка живых, останется один перед лицом Бога. Для него не будет существовать надежды, но как трус он более всего боится смерти и станет влачить жизнь почти против собственной воли, побуждаемый одним только инстинктом самосохранения и проклиная ежечасно и ежеминутно свое существование, прервать которое, чтобы положить конец невыносимым мукам, у него не хватит ни сил, ни духу… Как видите, отец Санчес, — прибавил Лоран с горечью, — я руководствуюсь вашими словами, более не мщу, но караю.

— Быть может, милосерднее было бы с вашей стороны, сын мой, вонзить ему кинжал в сердце?

— Судья вершит правосудие, палач исполняет приговор. Я не хочу быть палачом этого человека, не хочу пачкать руки в его крови.

— Но вы становитесь его судьей и произносите над ним приговор, тогда как намерены жениться на его дочери!

— Ошибаетесь, отец Санчес, не я буду судить его: Береговое Братство управляется грозными и неумолимыми постановлениями, в основе которых лежит справедливейший из естественных законов: око за око, зуб за зуб. Суд, состоящий из главных членов нашего товарищества, имеет обязанностью блюсти правосудие между нами. Этот суд исполняет свой долг везде, куда бы ни забросили его события: в море и пустыне, под открытым небом, в глубине лесов и в подземельях, в городах и деревушках, словом, где бы ни нуждались в его справедливом решении. Тогда члены его собираются, выслушивают жалобы, по совести взвешивают изложенные перед ними факты и оправдывают или осуждают обвиняемого, не поддаваясь никакому влиянию посторонних соображений, руководствуясь только тем, что им кажется справедливым. Эти приговоры неизменны.

Отец Санчес молчал с минуту в задумчивости, потом поднял голову и с грустной улыбкой на губах произнес:

— Вы влюблены в донью Флору и хотите на ней жениться; разумеется, вы отстраняете от себя неблагоприятную тень, которую набросил бы на вас в глазах любимой девушки приговор, произнесенный вами над ее отцом. Но вы обманываете себя одной тонкой уловкой, дитя мое: страшная ответственность в любом случае падет только на вас.

— На меня, отец Санчес? Но какую тень может набросить на меня это дело, желал бы я знать?

— Вы не будете в нем судьей, я согласен с этим, не будете палачом, допускаю и это, но…

— Но что? Договаривайте, отец мой!

— Вы будете доносчиком, то есть ваша роль, наименее благородная из всех, что бы вы ни говорили, все-таки останется ролью человека, который мстит.

— У вас железная логика, отец Санчес, — возразил, улыбаясь, молодой человек, — беседовать с вами одно наслаждение.

— Напрасно вы уклоняетесь от вопроса, сын мой, шутка — еще не ответ.

— Разумеется, нет, я и не уклоняюсь от предмета разговора, клянусь вам… Это последний ваш довод против меня, отец мой?

— Последний — и вместе с тем неотразимый. Я посмотрю, как вы опровергнете его.

— Не торопитесь предрешать, отец Санчес, — возразил молодой человек, все еще улыбаясь, — разве вы забыли, что я сознался вам в сильном влиянии, оказанном на меня вашими словами, и как я взвешивал их в уме?

— Очень хорошо помню, но это не ответ, сын мой, почему я и заключаю, что вы признаете себя побежденным… Ваше здоровье, граф, и послушайтесь меня, предоставьте Богу наказать виновного.

С минуту или две молодой человек всматривался в игру вина, приподняв свой стакан, потом залпом осушил его и медленно снова опустил на стол.

— Не торопитесь с заключением, отец мой, — сказал он, улыбаясь, — а главное, не провозглашайте громкой победы, никогда вы не бывали ближе к полному поражению.

— О-о! Хотел бы я видеть это!

— Если я представлю вам убедительный довод, признаете ли вы откровенно мою правоту?

— Даю честное слово, сын мой. Но и с вашей стороны, если доводы ваши односторонни и ничего не доказывают неопровержимо, откажетесь ли вы от вашей мести?

— Гм! Вы быстро шагаете, отец Санчес. Что ж, я согласен, даю вам слово! Видите, как я уважаю вас и как высоко ценю ваши советы и просьбы.

— Я признаю это и благодарен вам, сын мой. Говорите, мне любопытно услышать то, что должно сокрушить в пух и прах доводы, представленные мной.

Отец Санчес прикидывался спокойным и беззаботным, хотя далеко не испытывал такой уверенности: в душе он трепетал, твердое убеждение молодого человека пугало его.