Морские ворота

Только не это! Пришлось бы выходить из машины. Он не в силах сдвинуться с места. Нет, ему не страшно. Словно сидя в кресле у зубного врача, он убеждает себя: «Я даже ничего не почувствую» – и прислушивается, как гулко стучит сердце. 85 километров, 90… Машина идет безукоризненно. Колеса совсем не стучат. Он не может даже догадываться, как все произойдет. Вряд ли колесо отлетит. Болты ведь не сорвутся все сразу. Скорее всего, его просто перекосит. Оно осядет, и машина перевернется, их выбросит на шоссе. Дюваль представил себе два тела, распростертые на асфальте… Он закрыл глаза. Можно ли еще исправить то, что он сделал? Но как найти предлог? Она пошлет его ко всем чертям, попроси он остановиться. А то и заподозрит неладное – с ее-то дьявольским чутьем. К тому же довольно ему изображать из себя труса! Шоссе почти опустело. Свидетелей аварии не будет. Изредка справа от них мелькают автостоянки. Там застыли колонны машин с потушенными фарами. Им навстречу бегут огромные голубые указатели: «Авиньон»… «Марсель»… Цифры, стрелки… Словно вести из другого мира, который доживет до утра. А где тогда будут они оба? На какой больничной койке? Нет. Ничего он не скажет. Вот только рук своих ему жалко. Он смотрит на них. Они не заслуживают такой участи. Они сильны, жизнь и мудрость бьют в них ключом. Сколько бесов они изгнали! Они так похожи на руки заклинателя духов! Вот они сами собой сложились, словно для молитвы.

Глава 2

Лучше ни о чем не думать или попытаться раздвоиться, как будто это тело, скрючившееся на сиденье автомобиля, принадлежит кому-то другому. А главное – больше не лелеять никаких безумных надежд. Катастрофа неизбежна.

Дюваль пересмотрел множество вестернов, где крупным планом показывали взбесившихся лошадей и отлетающие на ходу колеса. И сейчас эта картина стоит у него перед глазами – колесо все больше расшатывается, один болт уже не держится, остальные откручиваются миллиметр за миллиметром. Дорога со свистом проносится мимо. Легкий толчок. Неужели теперь?.. А он-то считал себя храбрецом… Но мужество покинуло его. Ветер леденит вспотевшую кожу. Приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать стон.

Машину тряхнуло. Одной рукой он схватил ремень безопасности, другой оттолкнулся от передней панели. Теперь в его воображении возникает образ парашютиста, готового к прыжку. Пусть вырвется наружу насилие, которое, как безликий двойник, всегда таилось в нем, и пусть погибнет в вихре грохочущего металла, крови и пламени…

Но колесо все еще держится. И жизнь продолжается. Его мышцы расслабились. «Авиньон. 20 км». Слишком уж много прямых отрезков пути. Только крутые повороты могут совладать с оставшимися болтами. Он вдруг замечает, что выключил магнитофон, когда пересел на место Вероники. Вот бы снова его включить! Как красиво умирать под музыку! Но на это у него уже не хватит сил. Снова проносится мысль: «Ведь это убийство… Я не имею права…»

Он вздрагивает, услышав ее голос:

– Что это там стучит? Слышишь?

Он прислушивается – вернее, только делает вид. Должно быть, пара болтов уже свалилась в колпак, и теперь они то и дело постукивают, сталкиваясь друг с другом.

– Ну, теперь слышишь?

– Это в багажнике. Наверное, я плохо положил колесо.

Ему трудно говорить.

– До чего надоедливый стук!

Он не отвечает. Этот стук означает, что авария произойдет очень скоро, возможно, вон там, где дорога проходит под мостом. Мост уже совсем близко. Стук вдруг прекратился. Резкий порыв ветра, и снова, насколько хватает глаз, перед ними при свете фар расстилается шоссе. Теперь он следит за спидометром: цифры, отсчитывающие гектометры, быстро сменяют друг друга, прыгают у него перед глазами, и он ни одной не успевает запомнить. И тем не менее одно из этих чисел станет для него роковым. Возможно, это будет семерка. Цифра семь всегда играла в его жизни важную роль. Родился он 7 января. Мать умерла 7 мая. Женился 7 декабря… Да и многие другие события, уже почти позабытые, случались с ним 7 числа. К примеру, диплом бакалавра он получил 7 июня… А тот нелепый приговор за нанесение телесных повреждений ему вынесли 7 марта… Сказать по правде, ничего серьезного. Ему дали крошечный срок, условно.

Тогда тоже все вышло из-за машины. Спор из-за места на стоянке. Он ударил кулаком и… Цифры падают, как песчинки в песочных часах.

Послышался треск. Он задыхается от прихлынувшей к вискам крови. Все мышцы свело судорогой и никак не отпустит. Он мог бы назвать те, которые онемели и ноют от напряжения. И сумел бы их успокоить, едва прикоснувшись к ним большим пальцем. Мышцы похожи на пугливых зверюшек – у каждой свой характер, свой нрав. Когда-то он хотел написать об этом книгу: «Психология и физиология ласки». Что за чепуха лезет в голову на пороге смерти! Тогда как следовало бы… Машина начинает петлять. Вероника ее выравнивает.

– Похоже, меня клонит в сон, – говорит она. – Это самое дурное время перед рассветом.