Морские ворота

«Вероника, несомненно, больна. Желчный пузырь увеличен, твердый на ощупь. Расстройство пищеварения. Пища усваивается очень медленно. Желудок растянут. Возможно, этим объясняется ее тяжелый, неровный характер…»

Отчего после массажа, приносившего ей такое облегчение, она злилась на него? Другие его обычно благодарили. Но только не она. Вероника обнимала его за шею и без всякой страсти касалась губами лба – как раз в том месте, где начинались волосы. А ведь еще существовала их интимная жизнь, о которой он стеснялся рассказывать адвокату. Поначалу он вел себя как пылкий любовник – отчасти, чтобы убедить Веронику в своей страстной любви, но, главное, потому, что – надо называть вещи своими именами – она оказалась изумительной любовницей. Но ее ласкам недоставало нежности; она предавалась любви почти профессионально… тут снова воспоминания ускользали… пожалуй, так, словно старалась насытить его сверх всякой меры… пресытить… так, словно каждый раз был для них последним… Так она могла бы его любить, если бы наутро ему предстояло отправляться на войну… Как раз это усердие и отвратило его от нее.

Дюваль сделал приписку:

«Возможно, она меня жалела?»

Но за что? Ее никто не вынуждал выходить за него замуж. А что, если он сам все это придумал? Ведь ему всегда мерещилось, что его жалеют.

Он и для себя завел карточку: «Рауль. Безотцовщина. Ничтожество…»

Ну конечно, это все объясняло. В полной мере он ощущал это теперь, когда миллионы сделали его свободнее. И раз уж он решил разобраться в своих отношениях с Вероникой, надо идти до конца. Среди многих его неудач самой серьезной оказалась любовь. У него было немало женщин, и все они становились его врагами.

Он писал:

«Подчинять или подчиняться. Я так и не узнал равноправных отношений. Особенно с женщинами. Брать в плен или быть в плену. С Вероникой я чувствовал себя невольником. Сам не знаю почему, но я уверен, что так оно и было. Вот я и надумал все поставить на кон – тогда, на шоссе; это и есть подлинная причина. Она достаточно серьезна, чтобы захотеть разом покончить со всем».

Он колебался, силясь понять, сможет ли мэтр Тессье, прочитав эти строки, разобраться в его характере. Вероятно, ему следовало бы добавить, что он не особенно чувственный, так как работа массажиста отбила у него вкус к эротике. Всю жизнь он, как скульптор, лепит обнаженные тела. Под его руками животы становятся плоскими, талии делаются тоньше, ягодицы – крепче; он давно привык к запахам чужого пота. Адвокату нужны точные данные? Нет ничего легче! Дюваль приписал еще строчку:

«Лучше бы я стал ветеринаром».

Да черт с ним, с адвокатом! К чертям собачьим Веронику! Дюваль отодвинул свои записи и щелкнул золотой зажигалкой. Он забавлялся, кладя ее на стол, рассматривая со всех сторон. Благодаря этой зажигалке-талисману он больше ни перед кем не склонял голову. В течение дня он часто дотрагивался до нее. И думал: «Стоит мне только пожелать, и, как в сказке, мой старый ободранный драндулет превратится в карету, а мсье Жо станет тыквой или крысой!» Оттого-то, глядя на мсье Жо, он едва удерживался от смеха.

Дюваль приобрел каталог по продаже и аренде недвижимости – эта книга тоже представлялась ему волшебной. На каждой странице пестрели объявления:

«Майен. Очаровательная маленькая ферма, после капитального ремонта, на берегу реки. Пять комнат. Гараж. Все удобства. Фруктовый сад. 180 000 франков…»

«Код-д’Ор. Небольшой замок, в хорошем состоянии. Восемь комнат, кухня отделана рустом. Паровое отопление. Гараж на три машины. Двенадцать гектаров земли. Цена по договоренности».

«Небольшой замок». В самих этих словах слышалось что-то чудесное. Воображение рисовало угловую башню, окна в стиле эпохи Возрождения, на черепичной крыше – флюгеры в виде химер или орифламм[6].

«Обширное поместье с конюшнями. Удобные служебные помещения…»