Он спустился вниз за своими консервами. Сомнения отпали. Располагаться так располагаться! И лучше всего ему будет у Фрека. Он принялся за дело: включил рубильник, нагрел воды в кастрюле, долго тер руки и лицо, наконец завернулся в халат. Он безобразно зарос, но, может, это лучшая мера предосторожности. Когда отрастет борода, его никто не узнает. Он заставил себя накрыть стол на кухне, борясь с искушением перекусить на ходу, и принялся не спеша за еду, он отвык от этого с тех пор, как Денизы не стало...
Денизы больше нет!.. Почему же не дрожат руки? Почему он сейчас принимал то, чему всеми силами отказывался верить раньше? Может, у него нервное истощение? Или, поменявшись местами с Мерибелем, он стал другим, человеком без прошлого, и ему, подобно людям с провалами памяти, следует всему учиться заново? Дениза... Имя звучало как заклятие, которое потеряло силу. Как ни в чем не бывало, он неторопливо ел, сидя в нелепом одеянии — халате и сапогах, а где-то там лежало изуродованное тело, которое его друзья проводят в последний путь и захоронят в его фамильном склепе. И он произнес: «Дениза», и ждал, когда появится ставшая привычной боль. Возможно ли это? Ему больше не удавалось заставить себя страдать, воскресить связанные с ней другие образы, он почувствовал, что они ушли навсегда, помимо его желания... Все, что он пережил накануне, хотя и было испытанием на пределе возможного, по сути, оказалось мимолетным потрясением. Что-то ускользало, оставалось в тени, он — обвиняемый и одновременно судья. Возможно, ему приходилось играть роль священника, потерявшего веру в Бога или никогда ее не имевшего... Дениза... Когда он вернулся на ферму, ему пришлось пережить тысячу смертей, и каких! Ему такое и присниться не могло.
Мари-Лора ждала его в слезах.
— Послушай! — прошептала она.
Они подошли к двери курительной комнаты. Мерибель ходил взад-вперед. Его резиновые подошвы скрипели на плиточном полу, когда он поворачивался.
— Филипп! — позвала она.
— Убирайтесь! Оставьте меня! — заорал Мерибель.
— Филипп! Послушай меня!
— Если не отстанешь — стреляю через дверь!
— Видишь... Он совсем спятил!
Мари-Лора не переставала рыдать. Севр встряхнул ее, тоже впадая в отчаяние.
— Расскажи, наконец, что произошло? Когда я уходил, он не выглядел человеком, доведенным до крайности... Ты его в чем-нибудь упрекнула?
— Да.
— Что?.. В чем?
— Не знаю. Я сказала ему, что он страшный эгоист... Что из-за него я несчастна. Идиотская ссора!
— Ну и?
— Тогда он закрылся на ключ.
— Ах! Пожалуйста, перестань реветь.
Мари-Лора разрыдалась еще сильнее. Он снова подошел к двери.
— Филипп!.. Открой... Давай поговорим...
— Убирайся!
— Бог мой! Образумься!
Вдруг Севру показалось, что он догадался... Но в присутствии Мари-Лоры объясниться было невозможно.
— Подожди меня здесь. Я посмотрю, нельзя ли забраться через окно.
Он отправился в обход через сад, дождь и ветер уже тогда застилали ему глаза. Он постучался кулаком в тяжелый ставень.
— Филипп!.. Я один!.. Ты слышишь, Филипп?
Буря завывала так, что ему пришлось приложить ухо к мокрому ставню.
— Филипп! Отвечай!.. Я понял... Филипп... Это из-за женщины, да?
Он был уверен, что Филипп открыл окно и стоял за ставнями.
— Все это можно уладить.
Наконец совсем близко послышался дрожащий голос Мерибеля:
— Я хочу с этим покончить. Нет больше сил.
— А я тебе говорю, что все еще можно уладить.
— Нет.
— Мы вернем долг.
— Нет.
Казалось, он никогда не забудет происходившего.
Однако сейчас эти сцены почти не вызывали у него прежних эмоций. Он превратился в стороннего наблюдателя. В ветвях груши, росшей поблизости от него, свистел ветер; ведро, висевшее у колодца, билось о его край. Внезапно сильный грохот прервал бессмысленный диалог.
— Убирайся! — закричал Мерибель. — Прикоснешься к двери — стреляю.
Он обращался к Мари-Лоре. Идиотка! Она все испортила. Он вернулся бегом. Мари-Лора пыталась разбить замок топором.
— Брось!
Она не послушалась, и Севр вырвал топор из ее рук.
— Я вас предупреждал!..
Это был голос Мерибеля, искаженный от страха, гнева, охватившей его паники. И тут раздался выстрел — такой близкий, такой мощный, на какое-то мгновение он их оглушил, и они не поняли, выстрелил Мерибель в них или в себя. С потолка упал кусок штукатурки. Запахло порохом. Мари-Лора застонала. Тогда Севр схватил топор и начал изо всех сил рубить дверь. Наконец она треснула. Еще несколько ударов, и он просунул руку в щель, нащупал ключ изнутри. Дверь открылась, и Севр увидел тело. Нет! Вначале он увидел кровь.
— Не входи! — крикнул он Мари-Лоре.