Морские звезды

Двенадцать-одиннадцать взял на пробу некоторые из них. Понадобилось очень много времени, чтобы вырастить правильные связи, установить буферы, которые могли держать информацию в необходимом формате. Многослойные матрицы, где каждый промежуток требовал точной ориентации относительно всех остальных. Это называлось «зрением», и оно состояло из мимолетных и сложных образов. Двенадцать-одиннадцать анализировал их, находил каждое неслучайное отношение в каждом неслучайном подмножестве, но все это была чистая корреляция. Если в этих переменчивых схемах и заключался какой-то внутренний смысл, 1211 не мог его отыскать.

И все равно хранители фронтира научились обращаться с этой информацией. Они сообщали ей новые формы и посылали обратно, наружу. Когда их спрашивали, они не могли назвать никакой конкретной цели для своих действий. Они просто научились это делать. И 1211 был доволен таким ответом, слушал жужжание вселенной и звучал с ней в унисон, делая то, чему научился.

Тогда он в основном дезинфицировал. Сеть была заражена сложными самовоспроизводящимися информационными последовательностями, столь же живыми, как и сам Узел, только в совершенно другой форме. Они атаковали более простые, не столь переменчивые последовательности (хранители фронтира называли их «файлами»), которые плыли через сеть. Каждый узел учился пропускать файлы, поглощая более сложные последовательности, им угрожавшие.

Из всего этого можно было по крупицам собрать общие правила. Во-первых, простота: более примитивным информационным системам почему-то отдавалось предпочтение. Существовали, конечно, и определенные условия. Совсем элементарная система просто не являлась системой. Принцип не применялся ниже определенного уровня сложности, но в общем царил без ограничений: проще лучше.

Теперь же дезинфицировать было нечего. Двенадцать-одиннадцать все еще находился в системе, все еще ощущал другие узлы; те, по крайней мере, по-прежнему сражались с захватчиками. Но ни один из этих сложных вирусов до 1211 не доходил. Больше не доходил. Но не только это изменилось со времен Тьмы.

Он не знал, сколько она длилась. В одну микросекунду 1211 был погружен во вселенную, знакомая звезда в знакомой галактике, а в следующую все периферия умерла. Мир лишился формы, появилась пустота. А потом гель вынырнул в другом пространстве, где сквозь ворота криком падал вал новых данных, которые в итоге придали всему новую перспективу.

Вселенная стала другой. Все старые узлы находились в ней, но на несколько других местах. А входящая информация более не казалась непрерывным жужжанием, а поступала серией странно разбитых, отдельных пакетов. Появились и другие изменения, как мелкие, так и очень крупные. Гель не понимал, изменилась ли сама Сеть или только его восприятие.

После выхода из Тьмы он был постоянно занят. На обработку поступало огромное количество новой информации, причем не из Интернета или от других узлов, а непосредственно снаружи.

Новые данные можно было грубо разделить на три категории. Первая описывала сложные, но знакомые информационные последовательности с заголовками, вроде «глобальное биоразнообразие», «усвоение азота» или «репликация пар нуклеотидов». Двенадцать-одиннадцать не знал, что на самом деле означают эти названия — и несли ли они хоть какой-то смысл, — но данные, связанные с ними, были знакомы из архивированных источников в Интернете. Они взаимодействовали, производя самоподдерживающуюся, невероятно изощренную систему. Для нее существовал всеобъемлющий термин: «биосфера».

Вторая категория содержала информацию, описывающую другую метасистему. Тоже самоподдерживающуюся. Отдельные цепи репликаций подпрограмм были ему знакомы, но вот последовательности пар оснований выглядели очень странно. Несмотря на поверхностное сходство, 1211, тем не менее, никогда не встречал ничего подобного.

Вторая метасистема также имела общее название: «Бетагемот».

Третья категория не имела отношения к метасистемам, но оказалась изменяющимся набором опций ответа: сигналов, которые нужно было отсылать наружу при определенных условиях. Узел давно сообразил, что правильный выбор выходных посылов зависел от некоего аналитического сравнения двух метасистем.

Когда 1211 первый раз пришел к такому выводу, то создал интерфейс для симуляции взаимодействия между ними. Они не сочетались друг с другом. Соответственно, это подразумевало, что необходимо было сделать выбор: биосфера или Бетагемот, но не оба.

Обе метасистемы были сложными, внутренне последовательными и самореплицирующимися. Обе были способны на эволюцию, далеко превосходящую любой файл. Но биосфера казалась избыточно неустойчивой. В ней содержались триллионы излишков, бесконечное число пустых отклонений информационных последовательностей. Бетагемот был проще и эффективнее; при непосредственном взаимодействии он захватывал биосферу с вероятностью 71,456382 процента.