Морское братство

— Как ты, Наташа? Согласна? Не устанешь от дальней прогулки? — нерешительно спросил Долганов.

Наташа даже вспыхнула при мысли, что увидит молодую мать и младенца. Для такого дела она отправится даже за десять километров. Но непременно нужно ребенку и матери приобрести разные вещи, — решительно объявила она. Поехали с Бекреневым и Сенцовым в торговые ряды, и Наташа нагрузила своих спутников множеством пакетов, не слишком нужных матери и ребенку — в магазинах больше было бесполезной завали, но не возвращаться же с пустыми руками. Мужчины растерянно спрашивали друг друга о назначении непонятных вещей, и Наташа развеселилась. Наконец, пошли с центральных улиц в сторону жилья Колтаковых. На узких деревянных мостках, где Бекреневу и Сенцову рядом с Долгановыми не было места, Наташа оживленно зашептала:

— Ох, Коленька, как замечательно. Ты непременно возьмешь малыша на руки. Я хочу посмотреть — сумеешь ли ты…

Долганов не понял намека.

— Не доверят. Колтаков жаловался, его самого под контролем держат. Бабушка там свирепствует, чтобы мужчины чего доброго не сломали.

— А я бы тебе доверила, — тем же таящимся шепотом продолжала Наташа.

— Ну вот и вступись за нашего брата, за Колтакова, — все еще не понимая жены, попросил Николай Ильич.

Наташа прижала локоть мужа к себе и вздохнула:

— Милый мой, несмышленый… Я о нашем ребенке говорю… Когда ты будешь отцом…

Он рывком повернулся к ней, загородил дорогу, и она увидела в его лице такое восторженное мальчишеское выражение, такое заразительное счастье, что ей стало стыдно попытки объясниться намеком.

— Наташенька, это правда?

— Идем, идем, я не хочу, чтобы нас слышали товарищи.

— Но когда же? Скоро? Может быть, тебе надо лежать? Ему, то есть тебе, не повредит эта поездка?

Удивляясь и радуясь наивной непосредственности Долганова, всегда такого сдержанного и уверенного, Наташа остановила поток его вопросов, сомнений и советов. Ей нужно много движения. Занятия на станции нисколько не мешают. И потом это произойдет не скоро, в конце полярной ночи. Рожать будет в базе. Она уже расспросила — отличные условия. Одним словом, он может не беспокоиться и спокойно заниматься своим делом.

— Спокойно? Ну уж нет. И не думаю, что ты этого хочешь, Наташенька, — пригибаясь к ее лицу, заговорил Долганов, продолжая сиять от счастья. — Беспокойно, очень беспокойно буду работать. Но уверяю тебя, что результаты будут самые лучшие.

Домик Колтаковых, коренной поморской семьи, стоял на окраине, и путь к нему был долгий. Все те же шаткие и узкие мостки, кой-где расхищенные тунеядцами на топливо или подмостья в свои дворы. Болотная жижа с запахом торфяной прели выпирала в щели, проваливалась под ногами. Но Наташа не замечала ни трудностей дороги, такой не похожей на гранитные тропы в базе, ни времени, хотя уже солнце низко скатилось и под легкую блузку проникал вечерний холодок. Ей было хорошо и дорого все, что говорил Николай. И особенно, что впервые он сообщил ей о своих новых в морской тактике идеях, которые высоко оценил адмирал. Она перебивала мужа вопросами, и сама также рассказывала о циклонах, не заботясь о связности и ясности, в неосознанной, но безусловной уверенности, что важнее их слов то, что стоит за ними. Любовь. Надежды. Счастье с тем новым существом, сыном или дочерью, которое, возникнув из их близости, отныне будет увеличивать, углублять эту близость, укреплять ее.

Николай Ильич чувствовал почти то же. У калитки дома торопливо, чтобы не расслышали товарищи, признался:

— Это так хорошо, когда в войне есть ощущение прочного тыла. До твоего приезда я не имел тыла.

Радостная тайна Долгановых увеличила их внимание к счастью в семье Колтаковых. Едва познакомясь, обе Наташи прониклись тем взаимным доверием, которое мгновенно связывает молодых женщин, объединенных материнскими заботами. Пока они таинственно шептались, пока Наташа расспрашивала, как часто кормят маленького и чем прикармливают, пока рассматривала распашонки и чепчики, стараясь запомнить покрой, маленький Колтаков переходил из одних мужских рук в другие. А бабка Колтакова, подставляя ладони с настороженной готовностью в любую минуту прийти на помощь, строго наказывала мужчинам, как брать, как держать, как поворачивать ребенка. Но старые глаза ее любовно следили за лицами моряков. Много моряков видела она на своем веку и знала, как ценят они семью, как нежно и трогательно любят детей. Недаром так вот и крутятся вокруг новорожденного, умиляясь при взгляде на крошечное существо…

— С тебя нянька знатная выйдет, — заявила она Сенцову. — Не женат? Ой, напрасно. Тебе десять сынов иметь надо и десять дочерей — всех справишь и в люди выведешь.

— А мне что скажете? — заинтересовался Долганов, оглядываясь на Наташу.

— А тебе, батюшка, что тосковать? Первенец не за горами, и есть с кем совет держать. Ну, ты! — набросилась она на Колтакова, пытавшегося поднять ребенка. — Это тебе не колесо крутить. Растопырил руки…

— Никакого у вас понятия, мама, о нашем штурвале, — притворно обиделся Колтаков. — У нас не колеса, а рукоятки. Ну, как в трамвае.