Морское братство

Наташе стало страшно. Она повторила про себя: «Такой случай». Она понимала, что Николай идет в море сражаться. Но, зная, что об этом нельзя говорить, молча склонила голову к его плечу.

От Наташи веяло весной, клейкими березовыми листочками, какими-то простенькими цветами. И Долганову поэтому представилось, как после войны они съездят к отцу под Минск. Их мальчик будет сидеть в горячем песке, а старик сварит уху, угостит медом и баснями о том, каким был он победителем женщин в молодости. На самом деле он прожил однолюбом, но почему-то стыдится этого.

— Письмо получил: цела наша ленинградская квартира, и даже вещи остались, — сказал он вдруг.

— Тебя пошлют в академию, конечно. А меня пустят отсюда?

— Смеешься, Наташа. Кто же нас разлучит? Да и какая служба после родов!

— И до, и после я не собираюсь расставаться со службой. Я бы стала тогда завистливой и ревнивой.

— Ну?!

— Все ревнуют, — сказала Наташа. — Так уж создан человеческий род. Это мы выдумали какую-то другую жизнь, а ты в нее поверил.

— Кто выдумал и почему я поверил? — спросил Николай Ильич смеясь. — Разве я с тобой только об умных книгах разговариваю?

— Спасибо, — значит, со мной неинтересно об умном говорить?

Он зашептал:

— Ты самая интересная из книг. Лучшая из всех героинь. Да, да, — повторил он, мешая ей возразить. — Я никогда не понимал толстовской Наташи. Увлечься этим болваном Курагиным, изменить настоящему большому человеку. Ты никогда бы не смогла…

— Перестань, — сказала Наташа с укором и даже с каким-то испугом, словно он совершил святотатство.

Она высвободила свои руки из его пальцев и прошла к воде. Николай уже забыл о своей ревности. Принимает ее стойкую любовь, как непреложный дар жизни. А если бы Кононов был осторожнее, тоньше в выражении своих чувств? Куда могли завести ее жалость и любопытство?! Разве что-то не тянуло ее навстречу летчику в тот первый вечер, когда они танцевали? Она боролась за свою любовь к Николаю, боролась с чужой волей и победила ее, а Николай этого никогда не оценит, не поймет.

«Ну и что? — спросила она себя. — Разве это так важно? Лишь бы жил, жил…»

Наташа вскрикнула от внезапно охватившего ее страха.

— Что ты, Наташа? — Долганов неслышно подошел и обнял ее.

— Ничего, ничего! Это нелепо, о чем мы говорим перед твоим походом!

— Дался тебе этот поход. Ведь на несколько часов, — деланно беспечно сказал Николай Ильич. — Когда будет опасно, я с тобой вместе составлю завещание. Хорошо? А сейчас одевайся, проводи меня на корабль. На счастье…

По улице они шли молча, но у причала Наташа неожиданно спросила:

— Сережа Сенцов тоже идет?

Она старалась говорить спокойно, но он угадал какой-то скрытый скачок ее мысли и ответил:

— Тоже. Идет, но на «Умном». Инспектирует.

— Жалко, что не вместе с тобой. Он — преданный друг, правда?

— Сережа? Чудесный парень. Но чуть-чуть тугодум. Знаешь, мы с ним, пари заключили. На его холеные усы. Быть Сережке с бритой губой.

Но Наташа отклонила неуклюжую попытку увести ее на путь легкой болтовни, укрывающей душевную тревогу.

Она вдруг крепко сжала руку Николая Ильича, остановилась и пытливо вгляделась в его лицо:

— Я не понимаю, почему с тобой Кононов? Вы оба этого хотели? Он какой? Сильно изменился? Стал серьезнее?

На все вопросы сразу ответить было нелегко. Он сказал:

— Вряд ли я знаю Виктора до конца. Может быть, он и сам не знает себя. Но он честный, предельно искренний. И очень дельный. Как самолет в воздухе не стоит, так и Виктор тоже должен быть постоянно в движении. Поэтому сейчас я в нем уверен. Но каков будет в других обстоятельствах? Сплошает еще? Нет, наверное, будет жить и работать хорошо.

— Коленька! — голос Наташи дрогнул, и, как бы опасаясь не успеть и не суметь выразить свои чувства, она сбивчиво попросила:

— Коленька, пойми меня правильно. Я очень виновата. Я хочу повидать его, но чтобы ты был со мной. Потому что все же боюсь…

Он успокоил ее, усадил на кнехт, бросив свою шинель.

— Я схожу. Думаю — это нужно Виктору.

* * *

Небо в багряных и фиолетовых тонах на востоке обозначало приближение нового дня, но запад был угольно-черный, и ночь еще цепко держалась на воде. Где-то за сотни миль были чужие корабли, и на них иные люди, совсем иные в своих радостях и горестях. Туда уйдут через какой-нибудь час эти тревожно и сильно дышащие эсминцы. Бой. Сражение. Это необходимо? Мысли Наташи были бессвязны и перемежались словами, какие она должна сказать Кононову. Что победит и окрепнет мир хороших и светлых людей, таких, как погибший Ковалев… Мало отдать борьбе свой ум и знания. Надо душой быть в ней.

Последние остатки скованности и неловкости как-то вдруг исчезли. Пусть пошляки зубоскалят, что она посылала Николая за Кононовым. Пусть кому-то взбредет считать ее поступок неправильным, а все ее поведение в этой истории извращенным. Она встретит летчика, как хорошего и верного друга. Она не сомневалась и Николай и Кононов не оскорбят ни словом, ни мыслью это желание сидеть их свободными от мелочных обид и собственнического эгоизма…