Морское кладбище

– А вот я помню, – сказал Улав, – потому что в тот день мама покончила с собой. В полдень.

Григ помолчал.

– Это телефонный допрос?

– Ты приезжал как обычно, днем, и уехал довольно рано?

Улав удовлетворенно улыбнулся своему отражению в окне. Нажима Юхан никогда не выдерживал и сейчас был столь же хрупок и податлив.

– Нет у меня сил шастать возле Редерхёугена по вечерам, – вздохнул Григ. – И уж тем более навещать Веру.

Это наверняка правда, подумал Улав, но еще и действенный отвлекающий маневр со стороны издателя.

– Мамина рукопись у тебя?

Он услышал, как Григ опять вздохнул.

– Ты был маминым издателем и любил ее, – продолжал Улав. – А вдобавок тебя постоянно мучила совесть, из-за случившегося в семидесятом.

– Перестань, что за вздор, – ответил Григ. – Речь о твоей семье и твоих травмах, а ты винишь меня. Тебе ли не знать, что если б дело обстояло так, я бы прежде всего связался с тобой. Я всегда был на стороне семьи Фалк.

– И продолжай в таком же духе. Никому ни слова.

Улав оборвал разговор.

Глава 13. Опекунский совет

Саша рывком проснулась.

Радио на ночном столике показывало 03:43. Мадс спал, повернувшись к ней мускулистой спиной. Она чувствовала себя разбитой и усталой, а сна ни в одном глазу. Легла на другой бок, закрыла глаза, но тотчас поняла, что больше не уснет.

Почти неделя минула после похорон. Днем она добросовестно работала в архиве САГА, вечера же проводила с семьей здесь, во флигеле. Вызванная смертью чрезвычайная ситуация мало-помалу сменялась обычной будничной рутиной. По настоянию отца Саша не стала копаться в бабушкиной истории. Ну то есть почти.

Футболка насквозь мокрая от пота. Саша села на край кровати, осторожно провела пальцем по спине Мадса. Он что-то невнятно проворчал, но не проснулся.

Обычно она всю ночь крепко спала, как ребенок. Но нынешнее время обычным не назовешь. Бабушка Вера открылась ей, прямо перед самоубийством написала письмо и спрятала в таком месте, где найти его могли только посвященные в события 1970 года. Посвященные… события 1970-го… Саша вздрогнула, от волнения и страха.

Прошла в ванную, бросила потную футболку в грязное белье, оделась, тихонько скользнула в гостиную. Она любила ночь, тихий гул бытовых приборов, проникавший в окно слабый свет с той стороны фьорда. Надела ботинки, вышла на воздух. Ночь объяла ее зимним холодом, весна пока что заставляет себя ждать. В темноте чуткость к звукам усилилась, как у зверька, а обостренное восприятие порой раскрепощало мысли.

Саша закурила и свистом позвала Джаза. Странно, собака не пришла. Все, о чем она размышляла после смерти Веры, разом навалилось на нее, словно непонятное и потому неразрешимое математическое уравнение. Она вскарабкалась на замшелую скалу с южной стороны пляжа и стала там, глядя на фьорд.

Немного погодя спрыгнула со скалы и не спеша побежала через лесок мимо тускло освещенной луной статуи Большого Тура и высоких эркерных окон дома за ней.

Тихонько, чтобы никого не разбудить, прокралась в дом, села за стол и открыла «Мак». Перед сном Мадс прислал несколько ссылок насчет разных отелей и замков Прованса. Но это подождет. Некий Джон О. Берг просит об интервью в связи с «будущей биографией Ханса Фалка для „Издательства Григ“, off-the-record». Саша тихонько рассмеялась, написала короткий ответ: «Только если неконфиденциально». И отослала сообщение, прежде чем успела передумать.

Конечно, разговаривать с журналистами вообще незачем.

Последнее сообщение, какое она взяла на заметку, было из Блакстадской лечебницы. Вопреки данному отцу обещанию, она в последние дни безуспешно пыталась дозвониться туда и в конце концов отправила мейл с вопросом, нельзя ли ознакомиться с историей болезни Веры Линн.

Короткий отрицательный ответ за подписью тамошнего пресс-атташе. Мало что так раздражало Сашу, как упрямые поборники правил. Она уже формулировала в уме резкую отповедь, но тут в коридоре послышались шаги.

– Саша? – сонным голосом сказал Мадс.

– Ты зачем встал? – спросила она.

– А ты? Думаешь, я не заметил? Всю последнюю неделю ты толком не спишь.

– Сядь, Мадс. Я должна кое-что тебе рассказать.

Он налил себе стакан воды и сел напротив, чуть сбоку, накрыв ее руки своими. Хотя когда-то ее покорили красноречие и харизма популярного молодого политика, сейчас она по-настоящему любила в нем бережное внимание. Как и большинство людей, Мадс в годы учебы демонстрировал, кем хочет быть, а в семье показал, кто он на самом деле.

– Речь о Вере и о том, о чем ты спрашивала?

– Вера оставила мне письмо, – сказала Саша. – Ни папа, ни Сверре, ни Андреа об этом не знают.

Он со вздохом кивнул.

– Что было в письме?

– Прощальное письмо, более или менее.

Он закинул руки за голову.

– Надо передать его полиции.

– Нет, – сказала она, раздосадованная его ответом. – Полиции это не касается. Человеку не воспрещено кончать самоубийством.

– А как насчет Улава?

Она искоса посмотрела на него через стол.