- А впрочем, жалеть о нем не приходится, - заметил капитан Мак Эльрат, - не велика потеря. Моряк он был никудышный. Ему бы свиней пасти в самый раз, да и то, может, не по плечу.
Говорят, есть три категории ирландцев: католики, протестанты и северные ирландцы; и что северный ирландец - это, по сути дела, шотландский переселенец. Однако ничто не приводило капитана в большую ярость, чем когда его по выговору, случалось, принимали за шотландца. В Ирландии он родился, ирландцем намерен был сойти в могилу, хотя от него не раз слышали пренебрежительные отзывы о южных ирландцах и даже об оранжистах. Сам он был пресвитерианин. Правда, в его общине конгрегацию оранжистов посещало не более пяти человек. Родиной капитана был остров Мак-Гилл, где среди семи тысяч земляков его царила такая трезвенность и согласие, что на всем острове был только один полисмен, и вовсе не было кабаков.
Капитан Мак Эльрат не любил моря, и море никогда не влекло его. Оно давало ему средства к жизни - вот и все. Оно было для него таким же местом службы, как для других бывает фабрика, лавка или контора. Никогда романтика не пела ему призывных песен. Никогда приключение не горячило его холодную кровь. Он был лишен воображения. Его не поражали чудеса морских глубин, а бури, смерчи, ураганы, приливы и отливы были только бесчисленными препятствиями для судна и для того, кто стоит на капитанском мостике. Больше они для него ничего не означали. Не видя, смотрел он на диковинки дальних стран. В его зрачках отражались ослепительные красоты тропических морей и грозные штормы Северной Атлантики или южной части Тихого океана. Но из всего этого он запомнил лишь сломанные двери кают-компании, залитые волной палубы, плохо задраенные люки, нехватку топлива, задержки в пути или расходы на окраску после неожиданных ливней и шквалов.
- Я свое дело знаю, - любил он говорить. Но, кроме своего дела, он ничего не знал и не подозревал даже, что перед его невидящим взором проходит мир, полный чудес. Компания не сомневалась в том, что капитан знает свое дело, иначе в сорок лет ему бы не удалось стать шкипером "Триапсика" - судна водоизмещением в три тысячи регистровых тонн, с грузоподъемностью в девять тысяч тонн, оцененного в пятьдесят тысяч фунтов.
Капитан ушел в море не из любви к нему, а потому, что так суждено было судьбой, ибо он родился не первенцем, а вторым сыном в семье. Остров Мак-Гилл невелик, и только ограниченное количество его жителей могло прокормить себя на земле. Те же, кому земли не хватало, - а таких было много, - поневоле уходили в море для заработка. Так шло из поколения в поколение. Старшим сыновьям доставалась земля отцовских ферм, младшим море, которое они бороздили весь свой век. И Дональд Мак Эльрат, сын фермера, с малых лет привыкший пахать поле, бросил любимую землю и по воле судьбы принялся перепахивать соленые воды ненавистного моря. И он трудился не покладая рук в течение двадцати лет и благодаря своему упорству и выдержке, трезвости и бережливости сумел из юнги и простого матроса сделаться помощником капитана, а со временем и шкипером парусных судов. Он служил на пароходах младшим офицером, а потом и старшим и, наконец, стал капитаном сначала мелких пароходов, а затем и крупных, пока не поднялся на капитанский мостик старого "Триапсика". Старого, правда, но еще оправдывающего свои пятьдесят тысяч фунтов и способного провезти в трюме девять тысяч тонн груза сквозь любые штормы и ураганы.
Он стоял на капитанском мостике "Триапсика", на этом почетном месте, которого добивались многие, и смотрел на открывающийся перед ним Дублинский порт, на смутные очертания города под мрачным небом ненастного дня, на причудливые узоры из снастей и бесчисленных мачт. После двух кругосветных плаваний и бесконечных рейсов по морям он возвращался теперь домой к жене, которую не видал два года и четыре месяца, и к ребенку, которого не видал ни разу, - а мальчик уже качал ходить и говорить. Он взглянул на палубу: кочегары и угольщики выскакивали из дверей бака, словно кролики из садка, и шли по палубе, местами покрытой ржавчиной, на корму, где должен был происходить врачебный осмотр. Он смотрел на лица китайцев-матросов, бесстрастные, как у сфинксов, на их странную походку: они волочили тощие ноги в грубых, казалось, слишком тяжелых для них башмаках.