Морской фронт

В этот момент над нами проходил самолет, видимо разведчик. Где-то совсем рядом неистово огрызались зенитки. Вскоре начался и обстрел района. Противник, должно быть, все же узнал о массовом «плавании» шлюпок через весь город. Однако колонна дошла до места разгрузки сравнительно благополучно, лишь легко ранило осколками двух матросов и разбило несколько шлюпок. Раненые матросы ни за что не хотели покинуть колонну.

— Ни-ни! Руки целы, ноги тоже, а мясо зарастет, — хором отвечали они нам.

Вечером голоса этих славных украинских хлопцев я вновь услышал за стеной маленькой хатки, в которой разместился на переправе штаб морского отряда. Матросу делали перевязку, а он, захлебываясь от восторга, рассказывал фельдшеру:

— Вот забава була! Наскочили на нашу колонну генерал и адмирал. Генерал говорит: спасай машины, других не дам! А адмирал на боцмана напустился: береги, говорит, челны, других у нас нет больше. Вот и пойми начальство… А в общем, приихалы…

Не всем, конечно, колоннам удалось благополучно добраться до места разгрузки. 17 и 18 октября противник особенно сильно и неоднократно обстреливал пути, ведшие к переправе. Мы начали нести значительные потери как в людях, так и в плавучих средствах. Но все же в лесах вблизи реки скоро выросли целые штабеля из шлюпок, сложенных одна на другую. Необходимый запас плавучих средств был создан.

Лежала на нас еще одна важная задача — поддержать огнем наступление наших войск. С этой целью Ленинградской военно-морской базой была организована специальная артиллерийская группа. В нее вошли 14 стационарных и 6 железнодорожных батарей, 4 канонерские лодки и пять эскадренных миноносцев. Все они заняли свои огневые позиции тоже уже к исходу 15 октября.

Радостно был настроен контр-адмирал И. И. Грен. Его командный пункт по-прежнему помещался вместе с нашим штабом, и мы ежедневно встречались там для решения всех текущих вопросов.

Зашел я как-то к нему на КП, вижу, сидит и что-то подсчитывает.

— Что считаешь, адмирал?

— Что я могу считать? Конечно, снаряды: сколько надо и сколько останется. Ведь палить-то будут почти девяносто морских орудий калибром до ста восьмидесяти миллиметров. Это же не шутка! — И, хитро улыбнувшись, Грен добавил: — Учти, это составляет около тридцати процентов всей артиллерии фронта, назначенной в операцию. Фашистам жарко будет!

Командующий флотом выделил из состава флотской авиации истребители для прикрытия кораблей на огневых позициях. Ударная флотская авиация должна была действовать совместно с армейской. Ладожская военная флотилия тоже получила задачу: своим огнем поддерживать наступающие вдоль берега озера части 54-й армии.

Об операции по прорыву блокады открыто не говорили. Это был секрет, известный только руководству флота. Но все понимали: готовится что-то большое…

А тем временем наши корабли и в Ленинграде, и в Кронштадте ежедневно вели огонь по противнику, по его батареям и железнодорожным узлам. Кораблям вторили батареи. Огонь, конечно, велся по плану и в пределах строго отпущенных лимитом снарядов. Однако суточный расход боезапаса был очень велик. В среднем в день мы расходовали более шестисот снарядов крупных калибров.

Флагманский артиллерист базы капитан 2 ранга Федосов знал и любил свое дело, его докладам всегда можно было верить. Не раз в те дни он с тревогой сообщал мне о большом расходе снарядов, просил уточнить у начальника тыла флота размеры наших боезапасов. С этим вопросом я и пришел за день-два до операции к генералу М. И. Москаленко.

Управление тыла помещалось тогда в старинном флотском здании на канале Крузенштерна, почти рядом с Адмиралтейским судостроительным заводом. С военной точки зрения соседство было не из приятных. Невольно вспомнилась шутка молодых командиров, моих друзей по службе на черноморском крейсере «Червона Украина». Обычно за вечерним чаем в кают-компании, в присутствии старшего артиллериста А. А. Григорьева, сумрачно о чем-то думавшего, кто-либо из них вдруг спрашивал меня самым невинным и серьезным тоном:

— Штурман, хочу завтра посмотреть стрельбу. Где, по-твоему, лучше всего мне расположиться?

Я отвечал тем же тоном:

— Конечно, самое безопасное место — на артиллерийском щите, в худшем случае немножко забрызгает, и все… В щит ведь попасть очень трудно.

Старший артиллерист при этом хватал свой стакан с чаем и стремительно убегал в каюту.

Вот эту общеизвестную на флотах шутку мы часто вспоминали во время блокады.

Фашисты все время целились в Смольный и в дом НКВД на Литейном проспекте, и, пожалуй, ни одна бомба даже близко от них не упала. А сколько стрелял враг по Адмиралтейскому заводу! И все же он уцелел, небольшие повреждения не в счет. Вот и получалось, что «на щите», то есть на цели, сидеть безопаснее, чем в сторонке от нее.

В старинном флотском доме на территории «Новой Голландии» генерал М. И. Москаленко занимал не очень большой темный кабинет. Я доложил, зачем пришел.

— На твои войска снарядов хватит, — добродушно буркнул генерал.

— Но меня беспокоит, как и где рассредоточен боезапас… Не случилось бы, как с Бадаевскими складами…