Морской князь

– Надо устраивать на опустевших землях новую мирную жизнь. А чтобы она была действительно мирной, хочу как следует сдружить ваших отроков с моими. Никто еще не придумал для этого лучшее средство, чем войсковая служба. Обещаю, что ни один ваш сын не будет потом, даже если сам захочет, без вашего согласия увезен на чужбину.

Варагесцы задавали еще вопросы, но все они как-то обходили стороной главный вопрос: будут ли они впредь давать нужное содержание его прибавляющейся дружине. Ну раз так, то так, решил Рыбья Кровь и предложил под конец еще одну совместную загонную охоту, на которую тервиги с радостью согласились.

С неменьшим удовольствием в этой охоте три дня спустя приняла участие и вся княжеская дружина, за исключением самого князя с княжичами. Желая таким образом наказать варагесцев, Дарник сослался на легкое недомогание (подвернул на ступеньке ногу) и остался с сыновьями в веже.

Однако его намерение проучить прижимистых тервигов закончилось едва не полным разрывом с Варагесом – так, как никто и предположить не мог. Сама охота прошла с еще большим успехом, чем в прошлый раз, зато при переработке дичи в самом городище случилась драка между одним из смольцев и двумя варагесскими парнями. Причем пострадавшей стороной вышли варагесские молодцы: одному из них смолец выбил глаз, а другому – передние зубы.

Агилив немедленно послал за Дарником – своих дружинников князь мог судить лишь сам. Встревоженный таким оборотом Рыбья Кровь, забыв про подвернутую ногу, прямо в ночь поскакал в городище.

И наутро на площади Варагеса во всей красе состоялся дарникский суд. Понять, кто прав, кто виноват в этой драке, было весьма затруднительно, поэтому князь поступил просто: на перекладину ворот перекинули две веревки, и смольца вместе с его ни в чем не повинным напарником поставили на крошечные чурбачки с петлей на шее и связанными за спиной руками. Сам виновник происшествия, ловко балансируя на чурбачке, вскоре сумел освободиться от веревки и выбрался из петли. Его напарник был менее удачлив и, оступившись, повис в удавке. Хотя по знаку князя Свирь тут же перерубил веревку и напарника быстро откачали, урок для новой дружины и варагесцев был преподан со всей наглядностью. Зрителям оставалось только гадать, дал бы знак князь, если бы в петле находился сам драчун, или нет, заодно вспоминали и обещание Дарника никого просто так не убивать, да и само наказание лишний раз убедило всех присутствующих, какой иногда грозной бывает верховная княжеская власть. Целую неделю после этого весь Варагес ходил слегка притихший.

А прибытие новых подданных между тем продолжалось: по двое, по трое гребцы, не дожидаясь приезда княжеской дружины, бежали своим ходом в Варагес, благо уже имелась наезженная колесницами дарникцев колея. В городище их кормили, предоставляли ночлег, а на следующий день со своими сопровождающими отправляли в Смоль. О чрезмерных на это расходах речь уже не заходила.

Наступил март-сухий, любимый месяц князя – не только потому, что двадцать пять лет назад именно в эту пору родился и он, и – шестнадцать лет спустя – оба его сына, но, главное, из-за стремительного увеличения светового дня, что всегда вызывало у Дарника самые смелые ожидания на предстоящее лето. Кругом не только все таяло, но успевало подсыхать, и на первую траву из Варагеса и Смоли уже вовсю выгонялись коровы и овцы. Снег сохранялся лишь в оврагах и рытвинах, и на солнце ополченцы порой с удовольствием раздевались до рубашек.

Нагрузив палатками две колесницы, Рыбья Кровь нет-нет да и пускался теперь в дальние поездки с одной-двумя походными ночевками. Хотелось встретиться хоть с кем-то выжившим после столь сильного мора. Тервигские проводники вывели его дружину на два ближайших зимника тарначей. Черные тряпки по-прежнему развевались над ними, а вокруг царило полное запустение. Хотя многие предполагали, что чума уже не страшна, никто из ополченцев не рвался сильно приблизиться к покинутым селищам.

Однажды во время одного из таких дальних рейдов глазастый Янар заметил вдали тоненькую струйку дыма. Пришпорив лошадей, дружина помчалась туда. В крошечном распадке они обнаружили землянку, крытую поверх жердей толстым слоем земли, а в ней неопределенное существо с большим животом, укутанное в наряд из мешковин и рваных плащей. В существе Рыбья Кровь с изумлением признал жену беглеца Лучана, бывшую учительницу княжичей ромейку Евлалию, беременную на девятом месяце. Самого Лучана нигде не было, вместо лошадей два седла, а несколько серебряных фалер – это все, что нашли от княжеской казны.

– А где остальное? – требовательно спросил князь.

– Я покажу, я покажу, – испуганно причитала по-ромейски Евла.

И действительно отвела к приметной куче камней возле большого засохшего дуба, где был зарыт завернутый в мешковину ларец с золотом и серебром.

Дарника разбирало сильное любопытство: что и как с ними произошло?