– Ты считаешь, что мы не сумеем сами подготовиться к дальнему походу? – с вызовом спросил Леонидас.
Гостей пошел провожать один Корней, заодно чтобы показать, где ромеям следует выставлять свои палатки, что имелись на дромоне. Стоя у шатра, Дарник с Бортем смотрели, как они проходят по их стану.
– О чем он говорил с тобой, когда вы выходили? – поинтересовался Борть.
– Объяснил мне, откуда и почему появилось это глупое намерение идти на кутигуров. А я хотел предложить ему вместо этого морской поход в южные моря.
– Он от этого отказался, а ты согласился идти на кутигуров.
– Ничего подобного. Я просто хотел узнать, насколько все это для них важно. Основные переговоры завтра.
– Я должен на этих переговорах присутствовать? Ведь я ни слова не сказал.
– Ты и Корней очень хорошо молчали, поэтому будьте обязательно.
– А княжичи? Мне кажется, их присутствие раздражало ромеев и этого хазарского головастика.
– А то ты не знаешь, почему я позволяю им здесь присутствовать.
Вернувшись в шатер, Дарник все же отчитал сыновей:
– Вы что, не могли просто так сидеть и слушать, надо было вам за книгу хвататься!
– Так неинтересно было, что вы там говорили, – промямлил Тур.
Смуга молчал, но ясно было, что он согласен с братом.
– Ну а завтра что, гулять отправитесь?
– Не, придем, – пообещал старший княжич.
– А зачем, раз неинтересно?
– Ну так надо же.
– Ага, придем, – подтвердил обещание брата Тур.
Прогнав сыновей наружу, Дарник занялся ромейским подарком. Больше всего его впечатлили слова Леонидаса о ста пятидесяти копиях книги. Обычно в ромейских писчих мастерских один человек вслух громко и внятно читал какое-то повествование, а десять писцов красивым почерком записывали за ним. Стало быть, повествование о нем вслух читали и записывали не меньше пятнадцати раз. И, торгуясь с Самуилом, Дарник снова и снова пытался представить этих терпеливых писцов, переписывающих одно и то же. Каким же увлекательным и в то же время важным должно было быть это повествование, чтобы писцы не думали, что занимаются никчемным и глупым делом!
Взяв книгу в руки, он со всех сторон оглядел ее и только потом с некоторой опаской открыл.
«1. Свое прозвище Рыбья Кровь словенский князь Дарник заслужил за то, что никто никогда не мог сильно разозлить его, – так начиналось жизнеописание. – Среди словен, склонных к горячности и драчливости, он действительно всегда выделялся своим спокойным характером. Все его соратники говорили, что он родом из самой простой семьи лесных землепашцев, при этом они утверждали, что, когда Дарник стал их воеводой, а произошло это, когда ему было всего 15–16 лет, он уже хорошо говорил и читал и на словенском, и на ромейском языках. И кроме того, с ним всегда находились свитки на ромейском языке. Отсюда можно сделать вывод, что происхождение князя Дарника самое высокое, ведь даже не все словенские князья умеют читать на ромейском языке.
2. Его познания в географии и истории окружающих народов тоже очень обширны. Причем склад его ума таков, что он легко отличает сказочные сведения от истинных. Телом он весьма крепок и ловок и в поединке на парных мечах или на лепестковом копье, как словене называют меч, насаженный на длинное древко, он не знает себе равных…»
Дарник пролистнул несколько страниц, чтобы найти, где сказано про кутигуров.