Дорогие мои читательницы и подруги, я собираюсь покинуть вас на несколько недель. Пришло время моего ежегодного лечения в Виши. Надеюсь, что за это время ничего страшного не произойдет.
Не беспокойтесь, по возвращении я возобновлю мою хронику и во что бы то ни стало продолжу борьбу с преступниками. А пока смотрите в оба и держите ухо востро…
15
АНГЕЛ-АНЖЕЛИКА
Дорс, 8 августа
Определенно, создается впечатление, что господин Скаржиль невольно ввел новую моду. С тех пор как его преступно заразил вирусом молодой и безответственный любовник, — о котором я с волнением вспоминаю каждое утро, особенно в те моменты, когда распахиваю оконные ставни, выходящие на мою лужайку, защищенную от солнечных лучей цветущими лианами, — на этом острове мрут как мухи.
После господина Скаржиля нас покинул Гренье. Несчастный случай, казавшийся в тот момент поразительным, был, если подумать, неизбежен. За этим исчезновением словно стоит какая-то финансовая и коммерческая логика, совершенно беспощадная. Фатализм, как говорят греки.
В новой трагедии, которая обрушилась на нас, снова чувствуется рука Мойр[17]
, расставляющих безысходные ловушки, в которые попадаются бедные затравленные марионетки.Можно подумать, что наша маленькая и такая окультуренная деревушка привлекла к себе мстительный взор нескольких патриархов Олимпа.
Если так будет продолжаться, то для будущих поколений мы станем прекрасным примером «Острова мертвых» Беклина[18]
.Когда я начала вести для тебя свою дорийскую хронику, я рисовала в своем воображении этакую уличную балладу, запоминающийся припев, игривую каватину, фривольную гальярду — классику этого места, времени и нравов.
Я была готова проследить за тайными, бесстыдными и мимолетными капризами влюбленных див, подстеречь тайные ночные серенады неверных любовников. Я хотела развлечь тебя, одновременно давая уроки жизни.
Лучше бы я познала искусство фуг, чем быть вынужденной поклонницей реквиема. Аминь.
Прощайте легкомысленные сплетни и забавные истории, я в очередной раз вынуждена писать некролог. Однако, вполне возможно, что мои мрачные повести научат тебя большему, нежели тайны алькова. В конце концов, хроника происшествий — лучшая демонстрация души человека.
Что ж, вернемся к новой драме. Сначала я опишу тебе ее главных действующих лиц.
Я уже много раз рассказывала тебе об Анжелике. Это маленькая, стройная женщина, обладающая воздушной грацией и красивыми формами в нужных местах. Недавно она отпраздновала свое сорокалетие и до сих пор выглядит весьма аппетитно.
Веснушки, усыпающие ее треугольное личико, придают ей необычайно смазливый вид. У нее красивый разрез глаз, славянские скулы, оставшийся после европейских нашествий редкий цвет лица — медовый, такой же, как у буйных локонов, обрамляющих его контуры. Крылья ее носа слегка вздернуты и постоянно трепещут, словно крылья бабочки; они чувствуют добрые или злые намерения, обстоятельства и волны, исходящие от людей, которых она встречает. Анжелика полностью полагается на свою интуицию, так же как я — на свои видения. И нередко оказывается права.
Ее губы надуты, словно у обиженного ребенка, при этом она часто улыбается. Легкий нрав достался Анжелике с рождения, и она не утратила его по сей день. Она лишается своей жизнерадостности исключительно за компанию. А поскольку все эмоции Анжелики отражаются у нее на лице, легко понять, кто ей нравится, а кто нет.
У этого прелестного ребенка есть большой недостаток: она хотела бы нравиться абсолютно всем. И поэтому Анжелика не обращает внимания на свою собственную неприязнь и старается нравиться всем и вся: тем, кого она любит, тем, кого она не любит, тем, кто не любит ее…
В то время как Анжелика подобна ангелу, что идеально сочетается с ее именем, отец Анжелики подобен тому, чем он является на самом деле: старому скряге, крохобору и брюзге, шершавому и узловатому, словно рукоятка мотыги. Всю свою жизнь он исполняет роль домашнего «Скупого».
Описывая в своем письме ужин у Марлена, я упоминала, что господин Пино очень болен.
Можно было бы предположить, что болезнь, вызвавшая у него провалы в памяти, заставит его позабыть и о страсти к золоту, но, увы, ничего подобного.
Все же человек, который забывает лица своих друзей, не всегда узнает собственную дочь и едва помнит самого себя, должен был бы избавиться от своей скупости. Это было бы логично.
Однако следует полагать, что болезнь — а в его случае это сумасшествие — не избавляет от навязчивых идей, а напротив, усиливает их.