Морской почерк

– Других ответов не держу, только прямые. Почему-то очень редко их в таком виде публикуют редакции. По полгода держат мои интервью, мурыжат, десятки раз сверяют, таскают куда-то наверх, разводят, в общем, волокиту. По мне так лучше не надо вообще никаких вопросов – не будет возни с ответами.

– И всё же: есть такие вопросы, которые вы хотели бы услышать, но вам их никто не задает?

– Да Бог его знает… Никто меня не спрашивает – где бы я хотел жить.

– Я – спрашиваю!

– Хотел бы жить в снегах, где-нибудь на Диксоне, на Соловках, да вот (ласковый кивок в сторону супруги, сидящей тут же) она у меня мерзлячка. А я люблю зиму, север, морозы, Арктику. С удовольствием подался бы на Шпицберген, перевез бы туда свою библиотеку и жил. Может быть, меня потому туда тянет, что там и нравы, и отношения между людьми иные, чем у нас, в относительно тёплых краях. Мелькала у меня в голове мысль о Норильске, и не раз. А то поехали в Мангазею, Тося! Сейчас там как раз археологические раскопки ведутся. Будь моя власть – возродил бы я Мангазею в том виде, в каком она раньше существовала. В этом заполярном русском городе кипела жизнь, там на улицах находили персидские монеты, куски китайского золота, украшения из жемчуга, дамские туфли на высоких каблуках. Но самое интересное, что в тиглях была обнаружена норильская сталь! То есть предки наши освоили её выплавку в незапамятные времена, а мы об этом и не догадывались. Вот к чему приводит незнание истории…

На прощанье мне предлагают пройти в соседнюю комнату, где разместилась картотека – любимица и гордость её хозяина и составителя, стоившая ему многих лет кропотливых поисков и бессонных ночей. Открываю наугад один из ящичков, перебираю картонные прямоугольнички, на каждом – краткие биографические сведения о давно умершем человеке, оставившем след в истории, тут же – его рисованный портрет, иногда фотография.

– Вот она, моя умница-помощница! Больше десяти тысяч карточек в полном алфавитном порядке, от Аарона до Ястржинского. Вот перед Вами, прошу любить и жаловать, – красавица Окини-сан. На этом снимке – последние представители царской фамилии: Георгий, брат Николая Второго, вот Владимир Александрович и Константин Константинович, а это – Марья Павловна, знаменитая шлюха. Можете в своём журнале упомянуть, что видели над моим рабочим столом портрет Паулюса. Такое у меня правило: над чьим образом работаю – обязательно вешаю его изображение. Так было с Потемкиным и Екатериной в период “Фаворита”. Буду писать про Гитлера – повешу портрет Гитлера, Сталина – Сталина. Кстати, вот перед вами – Гришка Распутин. Такое вот собрание. Не ради коллекции – работы ради. Хотя мне, признаюсь, больше по душе портреты представителей мелкого провинциального дворянства, писанные доморощенными художниками. Ну, да Бог с ними со всеми…

…То была моя первая, но не единственная встреча с Валентином Пикулем. Результатом каждой из них становились публикации его новых исторических миниатюр, благодаря которым популярность “Литературного Киргизстана” вышла далеко за пределы Киргизии, а также интервью, в которых звучал голос писателя, привыкшего говорить без прикрас и оглядок на авторитеты.

Один из последующих моих приездов в Ригу совпал с присуждением Валентину Пикулю Государственной премии РСФСР (напомню тем, кто, возможно, забыл: была такая премия и была такая республика!) за роман “Крейсера”. Произнеся в адрес лауреата необходимые слова поздравления и заметив, что наконец-то его вклад в литературу отмечен достойно, я спросил, рискуя напороться на резкую отповедь:

– Вас неоднократно представляли к премии – то к всероссийской, то даже к союзной – и всякий раз она доставалась кому-то другому. Вам не обидно?

Ответ оказался таким, на который был способен только Пикуль: