Морской почерк

Сергей попыхивал сигаретой, пускал дым колечками, время от времени прикладывался к кружке с кофе, мысли его были далеки от александрийского рейда, в прошедшем отпуске. Конечно, можно сказать, что мечта его сбылась, приобрёл магнитофон, пусть и не заграничного производства, “Комета” весом в шестнадцать килограмм. Мечтал он, конечно, о совсем другой технике, названия фирм звучали как песня: “Пионер”, “Сони”, “Панасоник”. И уж, совсем с неслыханным качеством, стереофонией. С приятелем старшего брата, таким же фанатом звукозаписывающей аппаратуры, Сергей частенько забредал в ближайший от дома комиссионный магазин, в котором на полках ждали своего часа вожделенные приёмники, магнитофоны, динамики и прочая техника с названиями, непривычными для слуха жителя российской глубинки. Знакомая продавщица, Соня, таким посещениям была рада. Приятель, Анатолий, трудился в каком-то НИИ и по роду своих занятий имел дело с секретной аппаратурой, иными словами, был радиоинженером, специалистом высшей квалификации, и о технике, стоявшей на полках, мог рассказать всё, разложить по косточкам обывателю все хитрости в эксплуатации. Продавщицу Анатолий приветствовал словами: “Здравствуй, Японочка, что нынче новенького, кто из дипломатов решил обменять привезённую технику на рыжие рубли?” Японочкой продавщицу Анатолий нарёк, видимо, из-за созвучия её родного имени с японской фирмой. Та нисколько не обижалась, выкладывала паспорта, формуляры, и если у самой были вопросы, углублялась вместе с ним в технические описания. В один из таких походов приятели застали покупателя, для которого Соня выставила на прилавок гору аппаратуры. Тот придирчиво осматривал клавиши, кнопки, пытаясь по своим обывательским приметам определить срок эксплуатации. Наконец, ткнул пальцем в стереомагнитофон: “Пожалуй, возьму этот прибор, выписывайте”. Сергей машинально взглянул на ценник, почти четыре тысячи рублей, можно сказать первый взнос на трёхкомнатную кооперативную квартиру, и мужчина готов расстаться с эдакой уймищей денег. Анатолий, стоявший ближе к покупателю, неожиданной вмешался. Что его заставило вступить в беседу, Сергей мог только догадываться, скорее всего, впечатление, которое испытал сам: ладони мужчины были в шрамах, явно человека не из среды дипломатов, но финский плащ, костюм, пошитый не на фабрике “Рабочий”, выдавали в нём не простого обывателя. “Простите великодушно, – начал Анатолий, – неужели вы не замечаете, что идёт “завал” по высоким и низким частотам. Магнитофон, конечно, новенький, не более двух месяцев, как на нём крутили плёнку, но вопрос какую? Явно не соответствующую техническим параметрам, скажу проще, нашей советской, а она для японской техники, что наждачная бумага. Так что, головки стёрты, вот и идёт искажение. Любую другую неисправность я могу устранить, но перемотать записывающие и воспроизводящие головки, увы, я не в силах”. Мужчина выслушал, не перебивая, вложил обратно в карман бумажник: “Значит, по-вашему, “завалы”, болезнь неизлечимая?” Анатолий подошёл вплотную к прилавку: “Вы позволите?” – поиграл клавишами, включил воспроизведение, зазвучала знакомая мелодия, только там, где должна была вступать флейта, пискливо вторгался неизвестный инструмент. “Надо же, пять минут назад мне прокручивали ту же плёнку, а я ничего не заметил, слух у меня явно не музыкальный, а вот перед дочкой было бы неудобно. Она в музыкальной школе учится, у неё абсолютный слух, сказать напрямую, постеснялась бы, а “игрушку” забросила, в душе посмеялась”. Анатолий щёлкнул выключателем, остановил плёнку: “Вижу, у вас есть желание дочь всё же обрадовать, давайте отложим покупку до следующего раза, оставьте телефон Соне, мы с ней со временем подберём что-нибудь стоящее, надеюсь, сроки, и сумма вас не лимитируют?” Покупатель улыбнулся: “Вы совершенно правы, в деньгах и времени у меня ограничения нет”, – мужчина на листочке, вырванном из записной книжки, сделал запись, протянул Соне, – “Буду очень благодарен”, и повернувшись к приятелям, добавил: “Не согласитесь ли вы со мной отобедать?” Приглашение было принято, и Сергей с приятелем очутились за столиком в ресторане “Нарва”, в двух шагах от комиссионного магазина. Новый знакомый, Алексей Егорович, так он представился, предложил в заказе не стесняться. Анатолий размахнулся и заказал бутылку водки, на что новый знакомый с усмешкой заметил: “А может лучше коньяк?” Анатолий, нисколько не смутившись, согласился. Алексей Егорович придержал официанта, добавил: “Молодым людям по двойной порции чёрной икры и всё, что к ней причитается, а мне котлету на пару, овощной салат и минеральную воду”. Сергей переглянулся с приятелем: “Что ж на себе-то экономите? – Анатолий кивнул в след удалившемуся официанту, – А говорите лимита в средствах нет”. Алексей Егорович поднял ладонь в протестующем жесте: “Анатолий, вы слишком прямолинейно мыслите, мой желудок не принимает уже другую пищу” Видимо, слова приятеля задели собеседника за живое, и он поведал друзьям свою историю, и если бы один из них имел отношение к кино, то непременно снял фильм на основе рассказанного: “Представьте себе молодого человека, возрастом, ну, скажем, как ваш приятель, – Алексей Егорович кивнул в сторону Серёги, – Я только что, отслужил в армии. Конечно, тянуло в родные пенаты, но мечта, тянула совсем в другую сторону. Если я вам скажу, что я тяготился славой подпольного миллионера Корейко, вы вряд ли поверите мне. Но всё так и обстояло в действительности. Было только одно отличие: я воспитывался в простой семье трудяг, образование получил в провинциальной школе, привык выкладываться до седьмого пота и совершенно не представлял, что можно большие деньги заработать каким-то другим путём. Оповестил родных, и не заезжая домой, прямиком отправился в Калининград, где требовались обработчики рыбы на промысловый флот. Определили меня на плавбазу по вылову и обработке тунца. Что представляет собой рыбный цех в период путины, да, ещё в тропической зоне, ад кромешный. Бок обок орудуют ножами обработчики, откидывая внутренности и отходы в баки под разделочными столами, рядом в отсеке гонят рыбий жир, тут же отходы перемалывают в рыбную муку. Жара стоит неимоверная, воздух спёртый, пронизанный рыбьими потрохами, вентиляция не справляется. И так несколько смен кряду. Под конец с ног валишься от усталости. В цехе я отработал пару путин, а потом определили меня в промысловую команду. Тунца-то как промышляют, на перемёты, на крюковую снасть, которую опускают с вельботов. Их по бортам на шлюпбалках на разных палубах с пару десятков насчитать можно. Работа, на первый взгляд, куда как, полегче. Ну, правда, на первый взгляд. Воздух, конечно, морской, недостатка кислорода лёгкие не испытывают, зато солёной водой поливает со всех сторон. Линь, на котором нанизаны поводки с крючками, ладони стирает до кости и не ровен час, вместо живца сам на крюке окажешься, не миновать купания за бортом. Хорошо, если старшина команды расторопен, даст во время задний ход, а напарники ходом втянут тебя обратно в вельбот, спасёшься, а нет, так на базе, завёрнутый в брезент в морозильнике вместе с уловом до Калининграда и довезут. Руки-то у меня все в отметинах, сколько раз крючки из себя выдёргивал, со счёта сбился. А самым первым так чуть сухожилия не порвал, решил обратным ходом вытащить. Хорошо бывалые моряки рядом оказались, втянули крюк поглубже, чтоб цевьё показалось, кусачками его отняли, а дальше уже по накатанной ране и вытащили. Через три дня повязку уже и скинул. Бывало, и на палтуса ходили в высокие широты. Там и летом вода выше пяти, семи градусов за бортом не поднимается, так что, очутиться в почти арктических водах на пять, семь минут дольше, верная смерть. При такой сумасшедшей работе отпуск грезится как оазис в пустыне. Уж, на что заработки были высокие, так некоторые моряки умудрялись спустить всё здесь же, в Калининграде, не доезжая до родного дома. Мне казалось по началу, что мои товарищи так ведут себя из какой-то профессиональной бравады, так, мол, принято среди бывалых моряков. А потом заметил, что местная власть некоторым образом поощряет такой “профессионализм” в кавычках. Приход в родной порт обставлялся с помпой, фейерверками, торжественным заседанием во Дворце Моряков и с дармовой выпивкой. Много ли надо мужику, постившемуся полгода в морях. Совсем чуть-чуть. А вокруг столько соблазнов, выпивка, красивые женщины вокруг. Да, они все красивые после выпитого вина. А к первым дням окончания путины шлюхи, простите меня за хлёсткое слово, со всего Союза слетались в портовый город. Мне одного раза хватило, побывал на слёте ударников морской нивы. Я потом от всех торжеств открещивался, сразу вставал на вахту, благо желающих после рейса торчать у трапа не оказывалось. Недели через две, смотрю, знакомые лица, опухшие, правда, по каютам распределяются, по утрам на работу спешат, кто грузчиком на складах, кто с автокаром управляется, а кто просто причал подметает. Вот, думаю и мой черёд наступил. Пишу заявление на отпуск, беру в кассе полный расчёт и прямиком на вокзал, билет покупать. По пути к дому подарков накуплю, неделю трачу на то, чтобы с родными пообщаться, а потом прямиком на юга подаюсь. Вы не удивляйтесь, молодые люди, к Черноморскому побережью я стремился не деньги тратить на увеселения и не отдыхать, а деньги зарабатывать. Ещё в мой первый отпуск по наитию отправился на юг нашей Родины, выбрал самый престижный пансионат и прямиком к директору, спрашиваю его: “Вам мастер на все руки нужен?”, а он меня спрашивает: “А что умеешь делать?” Ответить, что прикажете, так сразу можно оказаться за дверью. Ну, я и говорю: “У вас наверняка есть кладовка, забитая поломанной мебелью, электрикой и прочим хламом, на что укажете, то и отреставрирую в лучшем виде”. И действительно, повёл он меня по коридорам в дальний угол, открыл кладовку, забитую хламом, поискал глазами, чтобы такое предложить и ткнул пальцем в хромоногий столик: “Сделай так, чтобы мебель мне понравилась”. За три дня я управился, спал тут же в кладовке, благо разбитых диванов там было ни счесть. Директор, правда, дал указание меня в столовой кормить до окончания проверки. На третий день я выкатил отреставрированный столик, под слоем чёрного лака столешница оказалась карельской берёзы. Увидел директор мебель, аж, присел, меня спрашивает: “А можно я его домой заберу?” Что я мог ответить, “Конечно, ваше же имущество, вам и распоряжаться”. С тех пор на время моего отпуска в пансионате железнодорожников мне предоставлялся отдельный номер, и я трудился во всех мыслимых качествах, от водопроводчика до электрика, от столяра до садовника. Мало того, постояльцы несли на ремонт обувь, сумки, очки. Вы, наверное, часто видели в кинотеатрах, в фойе игровые автоматы для детей. Мишень поражать из ружья, торпеду пустить в силуэт корабля, баранку крутить и выворачивать по набегающей трассе, всё это позволяли автоматы на радость детишкам и подвыпившим мужикам. Последние были предпочтительнее, за тридцать секунд, что автомат действовал, выложи двадцать копеек. Так, отдыхающие на спор, кто удачливее, часами гоняли автоматы. Самое смешное, что зачастую победитель выкладывал за удовольствие пострелять по мишени сумму втрое большую, чем ему вручали проигравшие. Мне и ночью покоя не было, не ровен час автомат забарахлит, так дежурный спешит ко мне, а неисправность только в том, что касса переполняется. Однажды, в межсезонье, я приспособил старенький трактор для очистки пляжей от мусора. Вы знаете, сколько золотых украшений теряют люди за сезон? Говорить не буду, а то ринетесь в мусорщики. Пришлось через директора у местных властей выправить патент. И я с полным на то основанием открыл ювелирную мастерскую и стол находок. Одно время, даже, занялся ростовщичеством, ссужал каталам[19], приезжавшим на юг, на свой промысел, под хороший процент большие деньги. И они исправно выполняли обязательства. Как-то мысль кольнула, а зачем, собственно говоря, возвращаться на палубу, за сезон возле пляжа зарабатывал в несколько раз больше, нежели за путину. Но не зря говорят, море зовёт, без старых друзей, чувства локтя, без вибрации корпуса под ногами я уже не мог, и всякий раз возвращался в Калининград. После сорока, когда появились первые проблемы со здоровьем, я огляделся, задался вопросом, а для чего всё это? Для кого? Последний раз, чтобы отправиться в рейс и пройти медкомиссию, пришлось заплатить врачам, чтобы в заключении не значились мои болячки. Вожделенный миллион, если всё собрать в одну кучу, может быть и был в кармане, но воспользоваться им в полной мере легально я всё равно не мог. Тем более что флот обветшал, пополнять флот новыми судами государство не собиралось, и я сошёл на берег. Обосноваться решил в Питере, купил кооперативную квартиру, женился на молодой вдове с ребёнком, потихоньку провожу время в ремонтной ювелирной мастерской, трачу деньги с оглядкой, чтобы соседи не заподозрили чего-нибудь незаконного”, – Алексей Егорович умолк, вилкой разделал остывшую котлету, взглянул на притихших приятелей, на их вытянутые лица: “Вы думаете, с чего бы дядька разоткровенничался, да, ещё с первыми встретившимися людьми. Поверьте, не обо всём можно говорить с женой, а с вами побеседовал, вроде легче стало. И потом, на тунцелове я вырос до шкипер-мастера, главного человека на промысле, второго, после капитана и в людях разбираюсь, как вон Анатолий в схемах. Знаю, в долг не попросите, ни с кем не поделитесь услышанным, а за услугу, что мне окажете, оплачу десять процентов”.