Морской спецназ. Звезда героя

Вероятно, Лопатин и сам сообразил, что в присутствии молодого матроса продолжать повесть о своих сексуальных подвигах не совсем разумно, и довольно неуклюже закрыл тему, пробормотав что-то по поводу салаг, которым такие разговоры слушать вредно – а то, дескать, на них никакого брому не хватит и в бане потом придется мыться с оглядкой. Мол, им, отморозкам, все равно, к кому пристраиваться – хоть к бабе, хоть к соседу по кубрику, хоть к старослужащему, хоть к дырке в заборе…

– Да, борзая пошла молодежь, – сокрушенно вздохнул Тихон, стряхивая пепел на недавно вымытый Кокориным пол. – Все им по барабану. Говоришь ему: это, мол, для твоей же пользы, чучело ты земноводное, – а ему хоть кол на голове теши. Ну, ни хрена не доходит! Как дети малые, ей-богу, так и норовят то мамке пожаловаться, то командиру настучать…

Кокорин насторожился, как сапер, неожиданно очутившийся посреди минного поля без металлоискателя в руках.

– Ну, не скажи, – лениво возразил Тихону Плекс. —Есть, конечно, чмошники, но не все такие! Вон, возьми, к примеру, Кокошу.

Все трое снова повернулись к Кокорину, и он лопатками почувствовал тяжелый взгляд стоявшего у дверей Рашидова. О том, чтобы устроить перекур, который предлагал ему татарин, естественно, не могло быть и речи. Больше всего разговор старослужащих смахивал на прелюдию к очередной воспитательной беседе, а стало быть, ухо следовало держать востро. Кокорин ломал голову, пытаясь понять, чем провинился, но на ум ничего не приходило. Правда, большого значения это не имело: для того, чтобы покуражиться над Алексеем Кокориным, каких-то особенных причин, как правило, не требовалось, достаточно было желания.

– Возьми хоть Кокошу, – повторил Плекс. – Это ж боевой парень, морская душа! Альбатрос, мать его за ногу! Разве такой парень стучать побежит? Ну, скажи, Кокоша: не побежишь ведь?

– Не побегу, – сказал Кокорин.

Это была правда. Жалобщиков не любил никто, в том числе и он сам. Кроме того, жаловаться было бесполезно и даже опасно: при том, что жалобы выслушивались офицерами с глазу на глаз и что при подобных разговорах гарантировалась полная конфиденциальность, содержание их становилось известно всей части едва ли не раньше, чем борец за справедливость успевал добраться до кубрика. О том, какая судьба ждала глупца, вздумавшего искать защиты от притеснений у отцов-командиров, лучше было не думать. В тех редких случаях, когда такое действительно случалось, дело, как правило, заканчивалось переводом жалобщика от греха подальше в другую часть.

– Вот видишь, – сказал Плекс Тихону, – не побежит. – Чего ему куда-то бегать? Если что, такой герой и сам может за себя постоять.

– Ну а то, – выдув в потолок толстую струю дыма, вступил в разговор Лопатин. – У него брат Чечню прошел, а это тебе не фунт морской капусты. Брат его научил, как действовать, если что не нравится.

– А как? – живо заинтересовался Тихон.

– А тебе зачем? – делано изумился старшина. – Тебя вроде и так давно уже никто не достает…

– Ну а вдруг? – не отступал кубанец.

– Боишься, что салаги прессовать начнут?

– Вот урод, – пожаловался Тихон, обращаясь к Кокоше. – Лычки нацепил, а мозгов, как у дохлой трески. Вот из-за таких, как он, на флоте служить трудно… Ну его в болото! На, земеля, курни.

Взяв с подоконника, он протянул Кокорину открытую пачку «Лаки страйк».

– У меня свои, – попробовал отказаться Кокоша. Разговор о Чечне и брате нравился ему все меньше.

– «Приму» свою побереги, – дружелюбно посоветовал Тихон. – Закуришь ее, когда на очке сидеть будешь. А при мне ее даже не доставай. У меня организм слабый, подорванный долгой службой Отечеству, я от этой вони в обморок могу упасть. Бери, бери, морячок, от меня не убудет.

Кокорин нерешительно взял сигарету и прикурил от зажигалки, которой услужливо щелкнул Тихон. Вообще, дембелям было дозволено многое, в том числе и панибратство с молодняком, которому они зачастую покровительствовали. Но поведение Тихона все равно выглядело очень подозрительно, поскольку до сих пор ни одному старослужащему даже в голову не приходило проявить подобную демократичность в отношении Алексея Кокорина.

Бросив зажигалку на подоконник, Тихон опять с шумом почесал промежность и уселся на прежнее место.

– Так расскажи, почему в Чечне дедовщины нет, попросил он, болтая голыми волосатыми ногами в дерматиновых шлепанцах.

У Кокорина екнуло сердце. Дорогая сигарета сразу стала безвкусной, в коленях появилась предательская слабость. Он понял, в чем дело, и теперь его мучил только один вопрос: кто же это успел настучать? Во время того разговора в наряде по камбузу, когда он коснулся этой скользкой темы, никого из старших рядом не было. Стало быть, настучал кто-то из его же призыва, такой же, как он, «баклан»…

– Не знаю, – предпринял он неуклюжую попытку выкрутиться.

– Как так – не знаешь? – изумился Тихон. – Рашидов, освежи ему память!