Мы отважно сражались – но Господь не послал нам победы. Не помню, кто из великих это сказал.
Зато я не забуду слова генерала Макартура – надеюсь, вы не подвергаете сомнению его признание лучшим полководцем Соединенных Штатов, как минувшей Великой войны, так и всех времен? – что мы победили, но обстоятельства оказались сильнее. «Как если бы на ринг, где вы почти уже нокаутировали противника, вдруг врывается толпа его дружков, да еще с ружьем» – это сказал после наш старина Дуг, непревзойденный гений войны.
Истина же такова, что во всех сражениях наш экспедиционный корпус одержал полную и решительную победу (над китайцами Мао). А несколько неудачных для нас стычек с русскими были не более чем боями местного значения, в которых мы не были разбиты, а отступили в полном порядке. И тот факт, что советская танковая армия так и не решилась перейти в наступление против нас, свидетельствует о том, что и русские считали нас опасным и достойным противником. Фактически у нас образовался позиционный фронт – при том что советских войск (а не каких-то китаез) против нас было вдвое, если не втрое больше. Но наша судьба была решена политиками. Ради мира и прогресса на земле.
Это был приказ из Вашингтона – и там говорилось не о сдаче в плен, а всего лишь об интернировании. Мы вынуждены были подчиниться. С утра 26 сентября в нашем расположении появились русские «делегаты связи» с рацией. Был согласован порядок – американские подразделения переходили через реку Тай-Хо на русскую сторону, по сохранившемуся железнодорожному мосту, и там, в указанном месте, оставляли технику и оружие, нас уже ждали грузовики и охрана. Первыми интернировались танкисты – генерал Уокер поначалу был против того, чтобы отдавать Советам новейшие «паттоны», но русские были непреклонны, и вашингтонские политики сдались, подтвердив эти наглые требования. Затем настал черед остальных.
Первая танковая, «железнобокие». Третья танковая. Одиннадцатая пехотная (бывшая десантная). Двадцать четвертая пехотная. Лучшие дивизии Армии США, прошедшие славный боевой путь, во Франции в сорок четвертом (обе танковые дивизии) и на Тихом океане (обе пехотные). Даже после понесенных потерь в нашем корпусе было свыше пятидесяти тысяч человек. К чести русских, они отнеслись к нам с должным почтением – без оскорблений, раненым оказали медицинскую помощь. И даже личную собственность не отбирали! Так что был и приятный момент – в том, что наш командующий, генерал Робертсон, приказал выдать людям не только жалованье за весь срок, но и сверх того фактически раздать все казенные деньги, чтобы не были конфискованы русскими.
А после он приказал сжечь все штабные документы. И застрелился. Жаль – он был истинный солдат Америки!
Нас долго везли по враждебной стране. Предупредив, что бежать бессмысленно и опасно. И подчеркивая, что русский конвой – это не столько для предотвращения бунта и побегов, как для охраны нас от китайского населения. Больше тысячи километров до Пекина – где нас должны были перегрузить в железнодорожные составы, а дальше отправить в один из китайских портов и посадить на суда, чтобы вернуть домой. Нас выгрузили на окраине и сказали, что путь до станции мы должны проделать пешком, «но там всего две-три мили». И раненые были от этого избавлены, а вот офицеры должны были идти.
И мы шли безоружные, в окружении русских солдат со штыками наперевес – через весь город Пекин! На нас смотрела толпа – и желтомордые не сомневались в сути происходящего: русские победители гонят пленников в свою Сибирь! Я видел презрительные взгляды и слышал оскорбительные крики. И там были газетчики с фотографами – которые снимали этот позор!
Тогда я обратился к старшему в русском конвое. Меня поддержали многие из наших офицеров, что шли рядом со мной – мы не подписывались принимать участие в том, что уронит престиж США, особенно в глазах китайцев! Мы сказали, что никуда дальше не пойдем. На что русский офицер ответил, что это наше право, но тогда те, кто откажутся, будут препровождены в лагерь и сидеть там еще бог знает сколько, ну а те, кто сегодня сядут в поезд, очень может быть, уже через несколько дней поплывут домой. И что о том будет объявлено всем – «чтоб каждый из вас решал сам за себя».
У нас не было сомнений, что очень многие, особенно рядовой и сержантский состав, выберут второе. Мы только что видели смерть своих товарищей, вдали от дома, и страстно желали лишь одного: скорее увидеть Штаты. Ну а русские, с их византийским коварством – что ж, еще придет время, когда они заплатят за всё. И мы думали тогда, что когда наш Дуг призовет под знамена, раз и навсегда решить проблему коммунизма – ему потребуются солдаты.
И мы продолжили свой крестный путь – под свист и улюлюканье беснующейся желтомордой толпы. Но уже в Чемульпо, при погрузке на корабль, я сказал русскому офицеру:
– Вы нас не победили. Наш президент приказал нам сложить оружие. Иначе мы, цвет и элита Армии США, прошли бы сквозь вас, как через форты Сталинграда.
На что русский лишь усмехнулся и ответил: