— Теперь она, вероятно, уже порядком стара, — сказал он, задумчиво глядя на компас, и затем метнул колючий взор на Гаррисона, отклонившегося на один румб от курса.
— Когда вы в последний раз писали ей?
Он принялся высчитывать вслух:
— В восемьдесят первом… нет, в восемьдесят втором, кажется. Или в восемьдесят третьем? Да, в восемьдесят третьем. Десять лет тому назад. Писал из какого-то маленького порта на Мадагаскаре. Я служил тогда на торговом судне. Видите ли, — продолжал он, как будто обращаясь через океан к своей забытой матери, — каждый год я собирался домой. Так стоило ли писать? Год — это ведь только год. Но каждый год что-нибудь мешало мне поехать. Теперь же я стал штурманом, и дело изменилось. Когда я получу расчет во Фриско и соберу около пятисот долларов, я наймусь на какую-нибудь шхуну, идущую вокруг мыса Горн в Ливерпуль, и по дороге зашибу еще денег. Это окупит мне проезд оттуда домой. Тогда моей старушке не придется больше работать.
— Но неужели она еще работает? Сколько же ей лет?
— Под семьдесят, — ответил он. Затем с гордостью добавил: — У нас на родине работают со дня рождения и до самой смерти, поэтому мы и живем так долго. Я дотяну до ста.
Никогда не забуду я этого разговора. Это были последние слова, которые я от него слышал, и, может быть, последние, вообще произнесенные им.
Спустившись в каюту, чтобы улечься, я решил, что там душно спать. Ночь была тихая. Мы вышли из полосы пассатов, и «Призрак» еле полз вперед, со скоростью не больше одного узла. Захватив под мышку одеяло и подушку, я поднялся на палубу.
Проходя между Гаррисоном и компасом, вделанным в крышу каюты, я заметил, что на этот раз рулевой отклонился на целых три румба. Думая, что он заснул, и желая спасти его от наказания, я заговорил с ним. Но он не спал, глаза его были широко раскрыты. У него был настолько растерянный вид, что он не мог даже ответить мне.
— В чем дело? — спросил я. — Вы больны? Он покачал головой и глубоко вздохнул, как будто очнувшись от глубокого сна.
— Так вы бы держали курс получше, — посоветовал я.
Он повернул штурвал, и стрелка компаса, медленно повернувшись, установилась после нескольких колебаний на NNW.
Я снова поднял свои вещи и приготовился уйти, как вдруг что-то необычное за кормой привлекло мой взгляд. Чья-то жилистая мокрая рука ухватилась за перила. Потом другая появилась из темноты рядом с ней. С изумлением смотрел я на это. Что это за гость из морской глубины? Кто бы он ни был, я знал, что он взбирается на борт по лаглиню. Обрисовалась голова с мокрыми и взъерошенными волосами, и передо мной появилось лицо Вольфа Ларсена. Его правая щека была в крови, струившейся из раны на голове.
Энергичным усилием он втянул себя на борт и, очутившись на палубе, быстро огляделся, не видит ли его рулевой и не угрожает ли ему со стороны последнего опасность. Вода ручьями стекала с него, и я невольно прислушивался к ее журчанию. Когда он двинулся ко мне, я отступил, так как прочел смерть в его глазах.
— Постойте, Горб, — тихо сказал он. — Где штурман? Я покачал головой.
— Иогансен! — осторожно позвал он. — Иогансен!
— Где он? — осведомился он у Гаррисона.
Молодой матрос успел уже прийти в себя и довольно спокойно ответил:
— Не знаю, сэр. Недавно он прошел по палубе вперед.
— Я тоже шел вперед, но вы, очевидно, заметили, что вернулся я с обратной стороны. Вы можете объяснить это?
— Вы, наверное, были за бортом, сэр.
— Поискать его на кубрике, сэр? — предложил я.
Вольф Ларсен покачал головой.
— Вы не найдете его, Горб. Но вы мне нужны. Пойдем. Оставьте ваши вещи здесь.
Я последовал за ним. На шканцах все было тихо.
— Проклятые охотники, — проворчал он. — Так разленились, что не могут выстоять четыре часа на вахте.
Но на носу мы нашли трех спавших матросов. Капитан перевернул их и заглянул им в лицо. Они составляли вахту на палубе и, по корабельным обычаям, в хорошую погоду имели право спать, за исключением начальника, рулевого и дозорного.
— Кто дозорный? — спросил капитан.
— Я, сэр, — с легкой дрожью в голосе ответил Холиок, один из моряков. — Я только на минуту задремал, сэр. Простите, сэр. Больше этого не будет.
— Вы ничего не заметили на палубе?
— Нет, сэр, я…
Но Вольф Ларсен уже отвернулся, сердито буркнув что-то и оставив матроса протирать глаза от изумления, что он так дешево отделался.
— Теперь тише, — шепотом предупредил меня Вольф Ларсен, протискиваясь через люк, чтобы спуститься на бак.
Я с бьющимся сердцем последовал за ним. Я не знал, что нас ожидает, как не знал и того, что уже произошло. Но я знал, что была пролита кровь и что не по своей воле Вольф Ларсен очутился за бортом. Знаменательно было и отсутствие Иогансена.