Мортен, Охвен, Аунуксесса

Опять же нашелся умник, пропитавший брагой и вином какие-то другие плоды. Уж как они преподнесли это угощение ближайшему носорогу — мне не ведомо. Но нажрался он с превеликой охотой, — говорил Охвен. — И, завалившись набок, уснул в беспамятстве. Прибежали радостные люди, расшвыряли по кустам подвернувшихся пьяных мартышек, тоже полакомившихся на дармовщинку, и ну, скручивать великана самыми прочными веревками. Ноги связали, сидят — радуются. Тут прежний умник от гордости своей решился на полное нахальство. Захотелось ему добыть с этого носорога кусок кожи. Совсем небольшой, чтоб в глаза заказчикам не бросался. Подумал, что на живом товаре этот кусок со временем заново отрастет. Кожа знатная, толстая. Подговорил он своих подельников, чтоб не мешали, и воткнул нож носорогу в зад. Тот сразу же пробудился от своих пьяных дрем и заголосил нечеловеческим голосом. Видать, обидно было великану очнуться спеленатому по рукам-ногам в унылом похмелье, да еще когда какая-то букашка задницу на флаг разрезает. Завозился гигант, засопел — но без толку, крепко держала веревка. А умник — знай себе, режет, доставляя настоящие мучения носорогу. У того даже слезы из глаз покатились.

Мортен живо представил себе плачущее животное с лицом Бэсана, и ему даже сделалось немного его жалко.

— Но, верно, не смогли люди просчитать всей мощи поверженного ими зверя. Дернулся он с такой силой, что даже чуть рог не отвалился, и вскочил на ноги. Веревки лопались одна за другой. Умник в это время закончил со своим занятием, но порадоваться особо не смог — сплющился под копытами беснующегося монстра. Остальные люди тоже бросились наутек, но разбежаться далеко не успели. Во-первых, потому что бежали в одном направлении целой группой, во-вторых, что спасительной ямы-ловушки на сей раз никто не подготовил. Носорог их всех потоптал до полной неузнаваемости, а потом убежал к ближайшему водоему, чтоб кровоточащую задницу в грязь запихать. Лоскут кожи остался лежать посреди побоища, где его и обнаружили через некоторое время. Много ли времени прошло с той поры — не знаю. Но вот какой-то умелец придумал из того лоскута вот эти ножны. Ножны из кожи с задницы носорога. И отменный инструмент, надо сказать получился!

Охвен протянул мне произведение искусства неведомого автора. Да, действительно, легкости они были удивительной, обрамлены направляющей для меча из белого металла (может, серебро?). Заклепки тоже слабо отсвечивали белизной. По поверхности виднелась вязь незнакомых знаков, словно неведомые руны. Форма, правда, была несколько непривычная, слегка искривленная.

— А почему они не прямые? — поинтересовался я.

— Да потому, что они под специальный меч. Такого оружия у нас пока делать не умеют. Вот, смотри, друг Мортен!

Охвен достал из-за спины за черную рукоять дивный меч. Казалось, он сделан из неведомого темного дерева с синим отливом, потому как по всему лезвию виднелись застывшие узоры, как структура на хорошо отшлифованном деревянном бруске. Меч был слегка искривлен, как плавная дуга. Но самым примечательным было то, что острие, от рукояти до жала, напоминало зубья пилы, не такие, правда, частые.

— Это что такое? — затаив дыхание, произнес я.

Охвен усмехнулся и воздел оружие над головой. Меч тускло заблестел.

— Это — Пламя! Такое он носит название. Это не просто меч. Это — часть чьей-то души, а, может быть, и вся душа.

Старик поднялся, все также держа Пламя, указующее в небеса. Потом встал в боевую стойку, слегка согнув и напружинив ноги и чуть заслонившись левой рукой, будто держа щит или дагу. Сделал несколько быстрых рубящих движений, отступил назад, прикрываясь. Меч с легким шипением разрезал воздух. При движении он уподоблялся синеватому отблеску пламени. Зрелище меня завораживало, к тому же исполнение Охвеном всех ратных ударов было идеальным. Он был мастером. И неспроста этот чудесный клинок был в его владении.

— Примерно, таким вот образом, — сказал он, убирая меч в ножны и присаживаясь на место.

— Круто, — сказал я. — Кто тебе такой меч выковал?

Старик слегка усмехнулся и задумчиво покивал головой:

— Достался мне он, как подарок. Скорее, даже, как плата вот за это увечье, — он похлопал себя по покалеченной ноге. — Мастер, сработавший этот клинок мне неизвестен. Каким образом сделали его таким прочным и, вместе с этим, гибким — мне неизвестно. Да я думаю, что никто не знает. Такие секреты передаются из уст в уста от мастера к наиболее талантливому ученику. Рассказывали, что клинок этот очень древний, что сделали его из небесного металла, и ржа его не берет. Честно говоря, я это специально не проверял, всегда ухаживал за оружием. Будто бы закаливали его на крови. Да не животной или там человеческой.

— А на чьей же тогда? Рыбьей, что ли? — удивился я.

— Есть многое, друг Мортен, на этом свете, что не поддается никакому закону нашему и восприятию. Потому как, не нашего это света.

— А какого же?