Мортен, Охвен, Аунуксесса

Молчун лежал, скрючившись, и слабо скулил. Слезы текли по его лицу. Он снова слышал голоса из прошлого. «Потерпи, сынок, все пройдет», — прошептал ему на ухо мамин голос. Молчун давился слезами: «Мама, ведь нет у меня уха и никогда больше не будет. Как же ты можешь мне в него шептать?» «Сынок, сынок! Тебе следовало тогда убежать дальше!» — укоризненно шептал родной голос. «Но ведь я убежал! Они меня не догнали!» «Дурачок! Тебя они не догнали, тебя настигла ненависть! С ненавистью жить нельзя», — ласково говорила мама. «Мама! Я же мстил за вас! Они мне заплатили сполна!» «Мой маленький зайчонок! Ты душу свою потерял в ненависти!» «Что же делать, мама?» «Лежи, сынок, выздоравливай! Скоро все кончится!»

И Молчун проваливался в забытье, чтобы, приходя в себя на некоторое время, думать: что делать дальше? Разговоры теней уже не отвлекали. Он искал вариант выхода.

План сложился сам собой, едва только он задался вопросом: кто виноват? Конечно же, проклятый коротышка! «Перворожденный, так его и разэтак!» С ним, безусловно, нужно посчитаться. А лучше всего — убить напрочь, чтоб тот не смог отлежаться где-нибудь и продолжать творить свои дела. Для этого нужен меч. Тот самый клинок, что был в руках у мальчишки. Поэтому его тоже придется валить. Впрочем, его нужно просто по жизни уничтожить. Отрубленное ухо должно быть отмщено. Сначала этого парня необходимо найти, а для этого нужны силы. На вегетарианской пище бодрости не напастись, значит, пора завязывать с диетическим питанием.

Впервые Молчун заснул спокойно, если, конечно, не считать того, что голод — не тетка. И даже не дядька. Голод — брат. Его никогда не забываешь, с ним считаешься, заботишься, а в ответ — одни беспокойства.

Последующие дни до полнолуния были заняты подготовкой к акции возмездия: «Ухо за ухо». Молчун выяснил для себя, где находятся ближайшие поселения, в одном из которых, без сомнения, доживал последние дни обладатель дивного меча, выкопал в лесу яму, куда планировал закопать недоеденные останки грядущего ночного пира. Вероятнее всего пропавшего человека будут искать, надо сделать все возможное, чтобы поиски не увенчались успехом. Также он делал и расставлял ловушки на зверей, чтобы было чем питаться в человеческом своем обличье. Зайцы попадались регулярно, над ними даже не всегда успевали поглумиться местные грызуны. Молчун заготавливал тушки впрок. Попробовал, было, с голодухи съесть самого свежего прямо живьем, запивая кровью, но ничего, кроме рвотных позывов не добился. Надо терпеть! Осталось всего несколько дней.

На охоту он отправился еще в сумерках: решил осмотреться, пока звериные инстинкты не взяли верх над здравым рассудком. В деревню соваться было опасно: хижины располагались довольно близко друг к другу, могли поднять тревогу, не дав ему уйти. К тому же по периметру селения располагались посты с викингами на стороже. В межсезонье они с удвоенной энергией стерегли покой, отрабатывая еду. Коротали, так сказать, время до очередного похода.

Придется брать стражника. Навряд ли он весь внимание — отбывает свой долг, скорее всего. Повезет — не хватятся долго. В любом случае, можно рассчитывать на то, что искать устремятся лишь только с рассветом: чего толку бегать по лесу в кромешной темноте? Так, по ближайшим кустам пошарятся с факелами — и будут ждать восхода. Если не поднимут тревогу во время его, Молчуна, нападения.

Но все прошло гладко: викинг даже не мяукнул, когда удар могучей лапы в прыжке свернул ему шею, чуть не оторвав голову напрочь. Шапка с нашитыми железными полосами улетела в темноту, а викинг осел на непромерзшую еще, мокрую землю. Пока был живым, он, отложив копье, усердно ковырялся у себя в заду: поправлял одежду, что ли? Оборотень, наблюдавший за ним из кустов, бесшумно пошел на сближение. Перед самим решающим прыжком викинг что-то почувствовал, наверно. Он поднял голову и встретился взглядом с горящими красными глазами голодного зверя. Стражнику хватило времени только прошептать: «Мама!» и умереть, получив удар, каким по силе никто из смертных похвастаться не мог.

Утром, конечно, собрали собак, обеспечили их людьми и пошли искать пропавшего викинга. Обнаружили слетевшую шапку, чуть дальше в лесу обрывки одежды и следы крови — здесь оборотень утолял свой первый голод, сожрав сердце с внутренностями. Также нашли следы лап громадного волка. И больше ничего — собаки наотрез отказывались идти по следу зверя, поджимая хвосты и кокетливо поглядывая на людей. Лучшие следопыты прошли по редким отпечаткам в грязи до реки, где путь странного волка обрывался, хоть и старательно проверили берега на пятьсот шагов вперед и назад от последнего следа перед водой. Человек пропал практически бесследно. На том и остановились.

А Молчун в это время уже сладко спал, убаюканный голосами из прошлого, в заброшенной избушке посреди леса. Впервые за последнее время он был сыт. «Эх, сынок, сынок», — горечь угадывалась в шепоте матери. Но Молчун уже спал.