Мортен, Охвен, Аунуксесса

Я понял только, что они обговаривали не возможность нашего пути в Гардарику, а выгоду, которую можно будет извлечь из нашей стоянки там: мы будем высажены, и только на обратном пути нас подберут снова. Да, их разговор протекал уже не как у купцов, а как у успешно исполнивших какой-то им одним ведомый ритуал. Много смеялись и махали руками.

Потом Торн подошел ко мне, подмигнул двумя глазами сразу и ушел, оставив меня в недоумении: что это было?

— Вот так вот приходится жить в кругу настоящих друзей: расслабишься — сожрут, — сказал Охвен. — Не переживай, едем мы, конечно, бесплатно. И туда, и обратно. Правда, вернешься ты уже без меня. Останусь, пожалуй, у родных могилок. А может и нет, — он пожал плечами. — Все зависит от того, как встретит меня Родина.

— А что произошло до этого? Вы же вроде ругались!

— Отвлекающий маневр, не более. Здесь, знаешь, сколько разного народу отирается! И даны, и фризы, и саксы какие-то, и еще, поди знай, кто! Каждый норовит друг у друга кусок из-под носа утащить. Многие знают, что Торн в Гардарику идет. Он этого и не скрывал. Тайны не получится, как ни секретничай. А тут я еще, бывший друг-приятель. Торн, вдруг, начинает кривляться, не хочет брать с собой своего кореша. Почему?

Я пожал плечами — пес его знает!

— Да потому что не идет он в эту Гардарику!

— То есть как? — удивился я. — А куда же мы едем?

— Потом остается со мной наедине, — не обращая внимания на мой вопрос, продолжил Охвен. — Окружающий народ сразу смекнет, что он мне просто объяснит об изменении планов, чтоб я не обижался. Мы и уйдем, не солоно хлебавши. Так?

— Так? — переспросил я.

— Так, да не так! — сказал Охвен. — Завтра мы, конечно, уйдем отсюда гордые и скрывающие обиду. Но домой мы не направимся. Двинемся вдоль фьорда, где нас и подберут через пару-тройку дней. Понял?

Понять-то, конечно, я понял, но не понял ничего.

— Охвен, зачем все это нужно?

— Эх ты, наивная твоя душа! — ответил он. — Даже боги не должны знать, куда мы направляемся, потому что хватает и среди них проказников, потехи ради способных погубить. Хоть тот же Локки. А уж сколько вокруг коварных и завистливых людей! Не счесть. Вот чтобы не попытались они нас перехватить, подобно трусливым тварям на пути нашем обратно, чтоб не взывали в неправедных своих молитвах нам неудачу и погибель, поэтому каждый вождь, как может, скрывает свои планы.

Мы пошли к Морскому Дому, откуда раздавался грозный шум веселья в разгаре.

— А теперь — поспать последний раз под нормальной крышей! — мечтательно сказал Охвен.

Как можно уснуть в таком гаме?

Оказалось, можно. И не только уснуть, но и прекрасно выспаться.

20

Я лежал на мху крохотной полянки между разномастными валунами — побольше и совсем большими. Кроме меня здесь лежала прямая, как стрела, сосна. Она, конечно, стояла, упираясь макушкой в небо, но для меня все предметы казались лежачими, праздными и отдыхающими. А стоять могли только волны.

Когда нас подобрал дракар Торна Веселого, мы уже порядком изнывали от ожидания: рыба предательски не клевала, в лес удалиться было нельзя. Охвен возобновил со мной уроки владения мечом, но мы каждый раз отвлекались: ловили ушами плеск волн под веслами дракара. То у одного, то у другого уши поворачивали голову к воде, пытаясь разобраться: просто волны шумят, или плюхаются весла, удерживаемые крепкими руками. Пожить здесь месяц — так наши слуховые аппараты выросли бы до размеров заячьих. Тогда нас точно бы ни в какую лодку не взяли. Кому нужны (разве что неведомому Мазаю) длинноухие путешественники?

Когда мы, наконец, забрались в дракар и сдали свое оружие на хранение ящику у мачты, то меня живо пристроили к самому кормовому веслу в помощь веселым бородатым викингам. Охвен же, как неспособный грести (одну ногу он не мог сгибать, стало быть, упора для замаха весла не было), был приставлен к кормчему, временами сменяя его на руле.

Следует признаться, что у Охвена новая работа получалась гораздо лучше, чем у меня. Несмотря на кожаные рукавицы, выданными мне на первое время, я быстро обзавелся трудовыми мозолями. Все время выкручивать кисти на весле тоже было непросто: я временами самым безобразным образом сбивался с ритма, доставляя лишние неудобства своим соседям. Те беззлобно меня критиковали: «Мать твою!» и иногда добавляли связки слов ради другие выражения, от которых пролетающие чайки теряли сознание и тонули в пене, поднятой нашим взбрыкнувшим по моей вине веслом. Но это было, как оказалось, не самым страшным в моей участи.