Моруроа, любовь моя

В разгар дебатов в Ассамблее Стирн позвонил из Парижа губернатору и приказал направить всех наличных жандармов, чтобы они прекратили незаконное экстренное заседание. Губернатору хватило то ли мужества, то ли здравого смысла, то ли глупости отказаться, сославшись на то, что это будет еще большим беззаконием. Неожиданная строптивость губернатора до того разозлила Стирна, что он тут же освободил его от должности и отправил ему на смену другого, более энергичного деятеля, эльзасца Шарля Шмитта. Правда, тот прежде в колониях не служил, однако с точки зрения Стирна этот минус полностью возмещался тем, что Шмитт долгое время был одним из самых верных сотрудников бывшего голлистского министра внутренних дел Франции Раймона Марселлена[62]. С великой досадой новый губернатор обнаружил, что председатель Территориальной ассамблеи Ванизет успел все на том же коротком экстренном заседании распустить депутатов на каникулы на неопределенный срок. Конечно, можно было вызвать жандармов и приказать им силой внести бастующих депутатов в здание Ассамблеи — в крайнем случае, даже привязать их к скамьям, но оставалось одно неодолимое препятствие. Никакие жандармы в мире не могли заставить председателя разомкнуть уста и объявить заседание открытым.

50. ДРУГОГО ВЫБОРА НЕТ

Тем временем автономисты стали настойчиво требовать роспуска Территориальной ассамблеи, справедливо указывая, что она утратила свой представительный характер. Стирн отверг это требование; тогда Ванизет вообще отказался созвать Ассамблею, застопорив тем самым весь парламентский механизм. Последовал беспрецедентный шаг французского премьера Жака Ширака: он издал авторитарный указ, объявляющий последнее заседание Территориальной ассамблеи незаконным. Но таким же незаконным, скорее всего, был и его указ, и автономисты не замедлили оспорить его в Государственном совете.

В ожидании вердикта Государственного совета (а ждать, возможно, придется не один год) сенатор Пуванаа, депутат Национального собрания Сэнфорд и председатель Территориальной ассамблеи Ванизет опубликовали совместный манифест, предупреждая французское правительство, что его произвол вынуждает их прибегать к внепарламентским действиям. Вот начало манифеста:

«Если нынешние взаимоотношения между Парижем и Таити не изменятся к лучшему, Полинезия недолго будет оставаться французской. Когда французское правительство наконец сделает вывод из всех упущенных возможностей осуществить деколонизацию? Когда оно перестанет использовать думающих лишь о своей корысти подставных лиц, чтобы на короткий срок продлить существование прогнившей системы, которая только бесчестит Францию и для которой нет никакого морального оправдания? Когда, наконец, правительство признает существующее в мире положение и станет считаться с волей нашего народа, вместо того чтобы притеснять его?»

Перечислив основные этапы борьбы за последнее время, они продолжали:

«Идет ли речь о Полинезии или о каких-нибудь других территориях, нет ничего опаснее, чем противиться неудержимому движению колониальных народов к большей свободе и демократии. Нынешнее правительство само себя подводит, пытаясь задержать это движение обещаниями, о которых оно тут же забывает, нарушениями закона и угрозами против нас лично. Но это слишком непрочная плотина, бурный поток свободы быстро размоет ее и сметет не только прогнившие конструкции, но и те, которые, возможно, стоило бы сохранить.

Французское правительство держится за контроль над Полинезией, потому что не хочет проводить непопулярные ядерные испытания на собственной земле и потому что 800 тысяч квадратных километров океанского дна изобилуют столь заманчивыми для французских горнорудных компаний минеральными ресурсами. Однако все его потуги тщетны. Полинезия будет оставаться французской только с согласия ее обитателей. Но для этого у нас должны быть веские мотивы, и лучшим мотивом была бы готовность Франции на деле признать наше право самим ведать своими делами. Вместо того чтобы, как это делает господин Стирн, предлагать нам статус, заимствованный из эпохи, когда в меновой торговле применялись стеклянные бусы. Колониальный период остался позади, господин Стирн. Сейчас 1976 год!»