Да, я немного боялся. Боялся, что эта ржавая лестница, трясущаяся из стороны в сторону, отвалится и мы разобьемся. Боялся, что кто-нибудь сверху оступится и свалится на меня. Боялся, что крыс перестанет напрягать свет и они кинутся на Машку. Но больше всего я боялся другого. Сердце колотилось, со лба текли капли пота. Стресс, адреналин. Пожалуйста, только не приступ. Только не сейчас.
Но я продолжал спускаться. Вонь плесени стояла страшная. Мне даже показалась, что откуда-то снизу тянется зеленоватый дымок, какой в мультиках витает над гнилой едой или чем-то токсичным. На всякий случай я натянул на нос край кофты, но там, под одеждой, ситуация была не лучше.
Снизу доносились тяжелые вздохи Степаныча и неутешительные сообщения о том, что конца еще не предвидится. Свет становился тусклее, но я не думал ни о чем. Я отключился, сконцентрировался на кроссовках и перекладинах, которые щупал ногами. Постепенно, выполняя одни и те же действия, я словно впал в транс. Меня вдруг начало охватывать радостное возбуждение. Я еще не сдох! Надо же! Получается! Левой-правой, левой-правой… Как будто всю жизнь только по таким лестницам и гонял!
Азарт охватил меня. Я начал резво перебирать ногами, не обращая внимания на шатающуюся лестницу. Вздохи Степаныча теперь доносились совсем близко, и я боялся лишь того, что нечаянно отдавлю ему руку. Перед глазами мелькали только кроссовки и перекладины, кроссовки и перекладины, так быстро…
Я и не заметил, как заигрался. Перед глазами все закружилось, и я начал понемногу терять равновесие, не в силах остановиться. Мне казалось, что еще немного и этот кошмар закончится. Разобраться с организаторами, заявить в полицию на этих «мы все проверили, в подвале безопасно!». Главное только не сдохнуть, а то писать заяву уже будет некому.
Вдруг сверху что-то загрохотало, а стены катакомб содрогнулись от истошного железного лязганья. Послышались возмущенные возгласы, и через несколько секунд последний лучик света, скользнувший по моим кроссовкам, растворился во тьме.
Я машинально вскинул голову, но так резко, что перед глазами вдруг зарябило белыми искрами. Я не заметил, как правая нога соскользнула с перекладины, вспотевшие ладони резко сползли по острым железкам, и я, ударившись о перекладину подбородком, разжал пальцы и полетел вниз.
Глава 12. Морзисты
Я открыл глаза. Тело пронзила тупая боль, ног я почти не чувствовал. В тусклом свете я разглядел над собой голову Степаныча, склонившегося надо мной. Он гулко кашлял, отворачиваясь в сторону, и легонько тряс меня за плечи. Над его лысиной, точно в воздухе, висел кусок лестницы.
Память, вместе с осознанием того, что я грохнулся с этой железяки, вернулась почти сразу. Здесь, внизу шахты, было очень холодно, отовсюду несло болотцем и кислой капустой. Сердце бешено колотилось, и я, не в силах остановиться, пытался вобрать в себя как можно больше гнилого воздуха, чувствуя, как ноздри забиваются инородными частичками не то ржавчины, не то плесени. Они осыпались с перекладин лестницы, которая с каждой секундой тряслась и скрежетала все сильнее и сильнее.
На лестнице вдруг показались чьи-то здоровые кроссовки с красной подошвой, а в следующую секунду, когда лестница задребезжала, как ненормальная, из темноты вылез Мишка. Тяжело дыша с открытым ртом, он на пару секунд застыл на предпоследней перекладине и с ужасом оглянулся: его раскрасневшаяся физиономия вдруг поплыла у меня перед глазами и раскололась надвое, отчего Мишка стал похожим на черта с четырьмя выпученными глазами. Переведя дух, он спрыгнул вниз, и в лицо мне вдруг брызнули холодные капли.
В этот момент я всем телом почувствовал, что одежда насквозь пропиталась чем-то липким и холодным. Степаныч, видя, как я пытаюсь встать, помог мне приподняться и сесть. Голова вновь закружилась, и перед глазами, искрясь, поплыли темные стены вперемешку с толстыми трубами и лужами на полу, покрытыми мутноватой пленкой и отвратительно-желтоватой плесенью.
Обернувшись назад, я понял, что сам угодил в одну из таких луж: кофта и джинсы насквозь пропитались мерзкой субстанцией, я чувствовал ее кожей, и от этого все тело пробрало судорогой. Я не выдержал, тошнота подступила к горлу, и меня вдруг вывернуло прямо на месте.
Немного придя в себя, я не без помощи Степаныча поднялся на ноги. Правую лодыжку прожгла острая боль, а потом она начала неприятно чесаться. Кровь от укуса размазалась по кроссовкам и джинсам и, кажется, засочилась снова. Ну все, теперь ампутируют. Но я старался забыть об укусе, ведь сейчас ноги нужны мне были как никогда.
Лестница дребезжала все сильнее, пока на ней вдруг не показался Мирон. Нервно скалясь и часто дыша, он в спешке спрыгнул прямо в лужу. Но я ждал сестру.
– Она совсем долбанулась! – затараторил Мирон, расхаживая взад-вперед. – Долбанутая дура…
– Где Машка?! – встревоженно спросил я, понимая, что Мирон говорит именно о ней, и сердце вдруг заколотилось с новой силой.