Мосгаз и другие преступники Страны Советов

Вышли на некую Антонину Макарову, которая жила в Серпухове. Иванин должен был ее опоздать, но… в самый неподходящий момент покончил с собой. Новая ниточка появилась, когда брат настоящей Антонины заполнял документы для поездки за рубеж. Он указал, что у него шестеро братьев и сестер, все носят фамилию Панфиловы, кроме одной — в девичестве Макаровой. Так сотрудники КГБ вышли на Макарову-Гинзбург, стали за ней следить. Даже отметили, что она что-то замечает — и действовали крайне аккуратно. В июле 1978 года следователи решили провести эксперимент: они привезли на фабрику одну из свидетельниц, в то время как Антонину под выдуманным предлогом вывели на улицу перед зданием. Женщина уверенно опознала ее. Но одного свидетельства было мало. В таком деле ошибка невозможна. В Лепель привезли двух других свидетельниц, одна из которых сыграла работницу местного собеса, куда Гинзбург вызвали якобы для перерасчета ее пенсии. Та узнала Тоньку-пулеметчицу. Вторая свидетельница сидела снаружи здания со следователем КГБ и тоже узнала Антонину.

Когда ее арестовали, по воспоминаниям следователя Леонида Савоськина, Антонина держалась спокойно.

Судебный процесс проходил в здании Брянского областного суда при усиленных мерах безопасности. Процесс был открытым. И на каждом заседании зал был заполнен до отказа. Об этом деле стала писать пресса, вплоть до «Правды».

На суде Антонина подробно рассказывала о себе: «Мой отец Панфилов Макар в 1940 году покончил жизнь самоубийством — он был алкоголиком. Моя мать Панфилова Евдокия умерла уже после войны, лет 20 назад. Я в семье старшая, у меня три сестры и три брата».

Судя по словам Гинзбург, один из ее братьев стал полковником, одна из сестер работала в воинской части. На суде их не было, много лет они не общались.

О начале своей работы на немцев она рассказывала так: «Меня познакомили с начальником локотской полиции Романом Иваниным. Я устроилась туда работать. При поступлении мне никто не объяснял моих обязанностей. Мне пообещали бесплатное питание, проживание и заработную плату в размере 30 немецких марок. Меня приняли на работу без документов, потому что я потеряла их при бомбежке. Полицаи научили меня стрелять из нагана и пулемета. Меня брали с собой на облавы партизан. Партизан мы не встречали. Однажды мне показали, куда я должна стрелять в случае их появления. Неожиданно в том месте выехал на подводе человек, я выстрелила в его сторону. Не попала, потому что пулемет перекосился. А человеком этим оказался Роман Иванин. Не знаю, почему он был в том месте. Он чуть меня не убил за то, что я в него стреляла. В июле 1942 года я перешла на работу в локотскую тюрьму, которая располагалась в здании конезавода».

Жила Макарова рядом с тюрьмой в двухэтажном доме. На первом этаже располагалась ее комната, которую она делила с еще одной девушкой-медсестрой, на втором — тюремная контора. Антонина, по ее словам, не знала, что будет входить в ее обязанности:

«Я ходила в тюрьму посмотреть, в каком состоянии заключенные. Условия содержания были плохие: грязно, душно. Там было много больных тифом. На допросах я не присутствовала. Как это получилось, что я сама стала расстреливать людей, я не знаю. Я тогда была молодой, начальник тюрьмы говорил, что немцы взяли Москву, что теперь везде будет немецкая власть. И я поддалась этой агитации. Встала на путь предательства».

Что же дальше?

«Сначала начальник тюрьмы Иванин Григорий посылал меня смотреть, как расстреливают заключенных, — продолжала Антонина. — Я не хотела ходить, но меня обязывали. Первое время на расстрелах присутствовало и гражданское население. Немцы специально устраивали такие показные расстрелы, по-видимому, с целью устрашить население. Мне неизвестно, насильно ли собирали немцы людей на публичные расстрелы».

Она, скорее всего, перемешивала правду и ложь: «Впервые я расстреляла в поселке Локоть четверых человек в начале лета 1942 года, где-то в июле. Мне приказал расстрелять этих людей начальник тюрьмы. Я согласилась, так как мне некуда было деться, потому что в противном случае меня тоже могли расстрелять… Пулемет постоянно находился на хранении в караульном помещении, закреплен он был за мной. Пулемет на подводе повезли по направлению к локотскому кладбищу, к большой яме. Говорили, что ранее в этой яме местные жители брали глину. Когда пулемет доставили к месту расстрела, его сняли с подводы, и я поставила его на указанном мне месте. Чуть позже полицейские привели заключенных — четырех мужчин, они были в нательном белье, руки у них связаны. Были ли они молодыми или пожилыми, трудно сказать, так как все были грязными, небритыми, избитыми. Обреченных поставили лицом к яме, начальник тюрьмы дал команду „Огонь!“, и я застрочила из пулемета по этим людям. Из пулемета строчила недолго, всех узников я убила. Пулемет от них находился на расстоянии 12–15 м. Расстрелянные упали в яму…