Мосгаз и другие преступники Страны Советов

«Я опознаю подсудимую Гинзбург по ее носу, остальные черты ее лица не помню. С подсудимой Гинзбург произошла встреча примерно летом в 1942-м. Я находился тогда в камере локотской тюрьмы (просидел там с 1941 года по 1943-й). Кроме меня в камере было человек 60–70. Я лежал на полу прямо около входа, когда днем отворилась дверь и вошли двое полицейских и подсудимая Гинзбург. Она была одета в форму советского военнослужащего. На ней были берет, гимнастерка, юбка, кирзовые сапоги, на ремне оружие. До заключенных нашей камеры доходили слухи, что Тоня расстреливает советских людей, узников локотской тюрьмы. Все так и говорили, что есть тут одна сволочь — Тоня-пулеметчица. Все заключенные ее боялись.

Двое полицейских затащили за руки в камеру человека в военной одежде. Он был сильно избит. Полицейские бросили этого мужчину на пол. И тут Гинзбург сказала, увидев меня: „Ах, какой симпатичный юноша!“, и вытащила из кобуры или пистолет, или наган, ударила меня оружием по голове в затылок. Я упал, и она ударила меня ногой по телу. Я потерял сознание. Сокамерники отпоили после меня водой. После этого случая у меня болела голова, появилась глухота. Больше подсудимую Гинзбург я не встречал и не видел…На предварительном следствии мне предъявляли для опознания Гинзбург. Я ее сначала не узнал, так как тогда она была худенькой. Но я опознал ее по носу. Опознаю я подсудимую Гинзбург и в суде в лицо.

Я помню, что ранее у нее была фамилия Макарова, о себе говорила, что она москвичка, хвасталась этим, говорила, что служила в Советской армии. Я помню, что она курила. У нее была верхняя губа тонкой, а нижняя толстой. Мне было известно, что Тоня-пулеметчица была жестокой, заходила в камеры, избивала заключенных ногами и пистолетом. Я слышал, как она говорила: „Вас, коммунистов, надо всех расстреливать и вешать!“».

Анастасия Гинзбург, слушая Полякова, не скрывала скепсиса. Ее ответ был впервые немного эмоциональным: «Я в камеру военнопленного не втаскивала и не избивала такового. Потерпевшего Полякова я тоже не била. Не знаю, почему он на меня показывает об этом. Все, что было сделано мною, я признала. То, чего не совершала, я не признаю. Я не принимала участие в истязании заключенных, и, в частности, потерпевшего Полякова. Мне нет смысла не признавать этого, так как я признала себя виновной в более страшном и тяжком преступлении.

Я действительно курила в то время, курю и в настоящий момент. Самогонку я никогда не пила».

На суде выступали несколько свидетельниц. Одна из них нянчила детей у некой Тони Ефимцевой: «К ней после расстрелов часто прибегала Тоня-пулеметчица. Она подолгу стояла у окна и курила. На ремне висела кобура. Волосы у Тони были зачесаны назад, коротко стриженные, светлые. Она у нас ничего не ела, но раза два ночевала.

Я опознаю подсудимую Гинзбург — это та самая Тоня-пулеметчица, которая приходила в квартиру Ефимцевой. Тогда она была худенькой, гораздо моложе, но я все равно узнала ее. Однажды, где-то в октябре 1942 года, я видела из окна квартиры Ефимцевой, которое выходило на локотское кладбище, как провели группу заключенных человек 10–12, раздетых, босых, со связанными руками. Их поставили около ямы, и я видела, как Гинзбург присела около пулемета и расстреляла их».

Свидетелями по делу были не только мирные жители Локтя и несколько человек, чудом уцелевших после расстрела, но и бывшие полицаи.

Их охраняли с особой тщательностью: для них в суде освобождали отдельные комнаты, вводили в зал заседания не в общую дверь, а через ту, в которую входил судья. Часто после оглашения показаний свидетелей и самой обвиняемой зал взрывался эмоциями. Женщины, свидетели по делу, со слезами на глазах вспоминали о том, как Тонька расстреливала из пулемета молодых солдат-артиллеристов, попавших в плен к немцам в начале войны. Бывшие полицаи говорили о том, что, служа у немцев, не могли расстреливать своих односельчан, поэтому были рады, что появилась Тонька-москвичка.

Интересно показание одной из женщин, которая описала момент казни и реакцию на происходящее немецкого офицера: «Русских людей расстреливаем не мы, а русская женщина».

После этого, как говорят, зал едва не взрывался от криков. Во избежание самосуда были приняты максимальные меры безопасности. Подсудимую буквально заслонили собой милиционеры-охранники.

Немалая часть следствия и процесса была посвящена тому, как Антонина Макарова смогла скрыть свою страшную тайну. Сама она рассказывала вот что: «Вместе с воинской немецкой частью я доехала до Бреста. В часть меня взяли стирать белье (я была лично знакома с немецкими офицерами, с ними я конкретно согласовывало вопрос о выезде). Кроме меня в этой части были одна девушка и вольнонаемные мужчины. Когда мы доехали до границы, то всех из обоза отправили в лагерь.