Мощи

От Журавлевой и про него узнала. Вся молодежь восторженно говорила о его любви к Гурновой. И захотелось опять с ним встретиться. Забыть не могла того вечера на балу студенческом, когда рассказал ей про звезду Вифлеемскую, и захотелось Феничке, чтоб поклонился ей как волхв евангельский. С студентом своим гражданским рассеянной стала и только тянула гулять на кладбище и, проходя мимо могилы Лининой, видела, как сидит склонившись на руки. А потом и на свидания перестала ходить к студенту, — так и роман летний кончился — без слез, без упреков, а поняли, что прошла весна — успокоиться пришло время к осени, пора пришла улетать в столицы на зиму.

Осень пришла, и тоска после омута проснулась в душе Фениной. Захотелось хоть чем-нибудь пустоту заполнить и заполнила ее мечтой фантастической о Смолянинове.

На вокзале уезжала, будто в шутку сказала дядюшке:

— Дядя Кирюша, — в этом году я жениха себе найду в Питере.

— На свадьбе буду гулять…

Решила во что бы то ни стало за Смолянинова выйти замуж, очиститься его чистотой и начать жизнь новую, чтоб хоть кто-нибудь наполнил ее счастьем утраченным.

V

У каждого человека своя фантазия и у каждого — своя жизнь и жизнь как фантазия, кто вольет в нее свою волю, кто сумеет марионетки переставить вовремя красочней, у того и жизнь наполнена, и чем больше найдет душа персонажей для своей фантазии, тем больше она будет страдать и мучиться и любить и сумасшествовать в недостижимой фантазии: каждый миг родит иную радость, каждый взгляд по-иному преломляет в себе видимое и родит новое чувство, и никогда человек не сможет завершить своей фантазии и сказать — теперь кончено, дальше ничего нет, только смерть обрывает фантазию человека — жизнь. И если, оставаясь наедине с собой, человек мучится и страдает и любит и сумасшествует, и каждый порыв рожден душою, то и падение в омут и восхождение к совершенству нужны для человека — без них неполна фантазия — и человек нецелен.

А тот, кто творит свою жизнь-фантазию, отдаваясь ей до конца, не заглядывая ни назад, ни вперед, и стремительно несется дальше, переживая каждый миг всей полнотой существа тленного, тот сменяет тоску — радостью, любовь — падением, фанатизм — кощунством, ненависть — страстью, счастье — отчаяньем, и полна его жизнь, ярка фантазия.

Жизнь — ни прошлое, ни будущее, а сегодняшний день, им наполнена душа ясная, и чем полнее живет человек сегодняшним, тем душа полнее и жизнь — фантазия.

От Петровского в занос снежный, от Игревича с Нижних улиц к студенту института гражданских инженеров за город в рощу и от

Николки-инока к невинности Смолянинова, и каждый раз фантазия и с головой в нее — только жить, — пусть и мучиться, и любить, и в омут падать, и радость сменять отчаянием, и крик, разрывающий тело выкидыш — поцелуями, и тоску слезную — звериной радостью, но только сегодня — ни будущего, ни прошлого, — прошлое — для сегодня, а сегодня — для будущего.

Очиститься невинностью, чистотой телесной, чтоб сгорело в душе смрадное.

В рыцарских замках, болезнь с востока, невинностью девушки очищалась кровью — фантазия.

Очищение души смрадной с невинным юношей — жизнь.

И жизнь и фантазия — невинностью очищение.

Женщину творят в девушке ночи брачные, и женщина в юноше — волю сильную жизни.

Невинность — в фантазии, а жизнь — в невинности.

Вагон, гремящий на стрелках, и стрелочники и проводники вагонные — жизнь, а в вагонах — фантазия: на один час, на один день и встреча, и расставание, и любовь, и ненависть.

И опять встреча — друг против друга в плацкартном Феничка с Смоляниновым.

Влюблявший фантазиями девушек и женщина, творящая жизнь фантазией.

Замкнулся в себе печалью, мукою, ожиданием и передал инстинкту женскому ожидание, муку, печаль свою.

Чувствовала — прикасаться нельзя к незажитому, самой заболеть — тогда только войти в душу можно.

Не о любви, не о невесте, не о душе мятущейся, а о простом, о будничном.

Повидались и сели по своим углам молча.

Сходила за кипятком на станции, натирушки достала, коржики, домашность всякую.

— Боря, хотите чаю?..

И погруженный в себя, увидав машинально стакан налитый, к себе придвинул.

— Спасибо, Феня.

За Москвой, вечером — вместе ужинали.

— Вы где, Боря, жить думаете?.. Если против моей комнаты не занято будет… хорошая, светлая… Хотите, Боря?..

— Хорошо. Мне все равно… Я согласен.

До самого Питера молча.

На одном извозчике на Малую Спасскую, и тоже молча.

— Значит соседи будем?

С утра на лекции, а до позднего вечера за книгами. Прогулка — покупать книги, — мечтал о кабинете, где кроме книг и стола и дивана черного — ничего не будет. Книгу приносил домой, как возлюбленную, разрезал бережно и с отметками на полях на этажерку клал.

Следила за ним, ждала в коридоре встретиться вечером будто случайно — аккуратно приходил в шесть.

Безразлично видаясь, уходил в комнату и запирался на ключ работать.

И по-прежнему молился и ждал невестою в фате Лину, а когда занимался — отдыхал, взглядывая на ее карточку.

Через день Журавлева бегала к Феничке и всегда из студентов с кем-нибудь.

Спрашивала:

— Не влюбилась еще в затворника?