Мощи святого Леопольда

Народ пришедший на утреннюю мессу, которую служил сам архиепископ, после мессы разошелся не весь, узнав, что в церкви еще что-то намечается. А еще там были все люди солдата: Еган, Сыч, Брунхильда, Агнес, брат Ипполит, и Роха пришел, и Полески, и Рудермаер. Для всех то, что происходило, было полной неожиданностью, только Еган был в курсе. Но принес алое сюрко и подушку для коленопреклонения и позолоченные шпоры. Пел хор, в этом прекрасном и большом храме был прекрасный хор. Архиепископ во всем своем облачении рукою призвал солдата к себе. Волков уже был облачен в красное сюрко. Он всю мессу был в нем. И когда к нему подошли два отца Церкви и повели его к алтарю, у которого стоял архиепископ, у солдата перехватило дух. Да так, что жарко ему стало, и звуки шли, словно издалека, и в ногах его случилась слабость, и хромать он стал заметно сильнее. Он не мог понять даже, наяву ли все это происходит. Он оглядывался. Видел лица своих людей, видел вылезшие от удивления глаза Игнасио Рохи и понимал, что это явь. А архиепископ, улыбаясь, взял его руки в свои ласково. И как по команде хор стих, в соборе повисла тишина, и святой отец зычно произнес, так, что был о слышно в самом дальнем углу храма:

— И сказал Господь: «По делам вашим воздастся вам». Так прими сын мой то, что заслужил!

И грянул хор, так красиво и торжественно, что Волков едва мог дышать от волнения. Кто-то подложил перед ним подушку красную, кто-то заставил его поставить на нее колени, хор снова смолк, а архиепископ стал читать молитвы над ним. Но он их не слышал. Склонив голову, и, глядя на богатые туфли курфюрста-архиепископа, он думал:

«Господи, со мной ли это происходит, не сон ли это»?

Он не знал, сколько это все продолжалась, и пришел в себя, только получив хороший удар по шее. И услышал слова архиепископа:

— И пусть удар сей будет последний, на который ты не ответишь.

И снова грянул хор, а его подняли с колен, перед ним поставили скамейку, он не мог понять для чего, пока одну его ногу, прислуживающий отец, не поставил на нее. Сам архиепископ во всем своем тяжелом облачении склонился перед ним и стал на его сапог надевать шпору позолоченную. Затем то же произошло и с другой ногой, солдат едва выстоял на своей больной ноге, пока курфюрст надевал на его сапог вторую шпору. Тут же один из прислужников снял с него пояс с мечом, и с молитвой понес его вокруг алтаря, обнес и передал меч архиепископу. И тот, также с молитвой, повязал его солдату. Потом его снова поставили на колени на подушку, а синьор города Ланна возложил ему на плечо свой меч и произнес.

— Отныне ты рыцарь Господа и брат наш.

Солдат встал и стоял, не шевелясь, а архиепископ целовал его двукратно, говорил, держа руки свои на плечах Волкова:

— Слышал я, что ты без комиссара инквизиции и без суда ведьму сжег.

— Я… нет… то есть, да… — растерялся Волков.

— Порыв души верный, но все должно быть по закону Божьему.

— Я… я… — заикался солдат.

— Пусть на гербе у тебя будет факел, — произнес архиепископ тихо.

Кто-то шепнул солдату сзади:

— Целуйте руку архиепископа.

Солдат стал на колено, даже боли в ноге не почувствовал, и поцеловал руку, а архиепископ поднял его и еще раз двукратно поцеловал и крепко обнял, после чего произнес громко:

— Братья-рыцари, свершите акколаду. Теперь это брат наш.

Волков стоял, как в тумане, а к нему стали подходить люди, крепкие, суровые, у кого лицо в шрамах, у кого фаланг на руках не хватало, они жали ему руку, называли имя свое и крепко обнимали, и целовали дважды, говорили:

— Рад, что вы теперь с нами, брат.

— Добро пожаловать, брат.

И еще что-то и еще.

Солдат, вернее уже кавалер, их имен не запоминал, не мог он в таком состоянии, что-то запомнить, он едва дышал от переполнявших его чувств, и глаза его были наполнены слезами. Их приходилось вытирать незаметно. И он не мог ничего отвечать этим заслуженным людям, обнимал их молча и крепко, никогда в жизни у него не было слез, даже когда за день, за один день, в проломе стены полегла треть его близких и друзей, его глаза не увлажнились, а тут…

Он и не помнил, как все закончилось, как стали расходиться добрые люди архиепископа, и священники и церковные служки, а к нему подошли его люди. Стали поздравлять его. У Брунхильды и Агнес глаза тоже были мокры. А Еган и Сыч ужасно гордились им. А вот Роха бурчал тихо:

— Пусть теперь рассказывает кому угодно, что он не ловкач и проныра. Чертов Фолькоф, ну ловкач… Рыцаря получил, чертов мошенник…

Пока новоиспеченный кавалер принимал поздравления своих людей, один неприметный монах принес ему бумагу.

Волков развернул ее и прочел:

«Сего дня, сего года Август Вильгельм герцог фон Вуперталь, граф фон Филенбург архиепископ и курфюрст Ланна даровал милость свою и произвел в рыцарское достоинство доброго человека, славного деяниями своими, который зовется Иероним Фолькоф.

Отныне доброго человека этого, должно всем звать Божьим рыцарем, кавалером и господином. И пусть так будет, и о том запись есть в разрядной книге славного города Ланна и герцогства Вуперталь».