Мощи святого Леопольда

— Рад, но меня уже ждут, — ответил солдат.

— А вас, юноша?

— Меня? — монах даже удивился. — Меня никто не ждет, я свободен и хочу поговорить с вами о переломах и контузиях.

— Вот и прекрасно, Яков, накрывай стол.

Глава пятая

Дверь за Волковым едва успела закрыться, а сам он едва успел скрыться за поворотом, как в эту же дверь начал настойчиво стучать неприятного вида человек. Яков, слуга господина лекаря сразу отрыл, думая, что гость зачем-то вернулся, но там был не гость. И этот «негость» бесцеремонно притянул Якова за грудки к себе и тихо спросил:

— О чем солдат говорил с твоим господином?

— О болезнях, — чуть испуганно отвечал Яков.

— Солдат хвор, что ли?

— На вид здоров как конь. Только хром. Говорили они о чуме.

— Чумы нет, уже почитай полгода, в округе. О какой еще чуме он говорил?

— Спрашивал, как чумой не захворать, коли в чумных местах окажешься.

— А что за чумные места такие.

— Вот и хозяин спросил, так он не ответил, даже его монах о том не знал. Сам удивлялся.

— Даже монах, что с ним был, удивлялся? Не знал, что задумал солдат?

— Да.

Неприятный человек помолчал, а потом, не прощаясь, пошел быстрым шагом прочь. А Яков на всякий случай осенил себя святым знамением и затворил дверь.

Игнасио Роха по кличке Скарафаджо, Яков Рудермаер и Виченцо Пилески сидели за столом в трактире хмурые, и назло трактирщику ничего не заказывали, но трактирщик их не гнал, терпел этих оборванцев. Ведь они пришли к его богатому гостю. И когда гость пришел, они ему кланялись, все, кроме Рохи. Солдат сел с ними за стол. Заказал пива. Пока его не принесли, все молчали. И только отхлебнув пива, Волков заговорил:

— Так сколько мне будет стоить ваша затея, если я возьмусь за это?

Ни Роха, ни Рудермаер не отважились заговорить, заговорил Пилески:

— Господин, мы все посчитали. Мы нашли место, здесь в городской черте, у стены. Очень дешевое место. Городской магистрат просит за участок со складом шестьдесят шесть талеров.

— Шестьдесят шесть? — солдат насторожился. — Что ж там за участок, большой, наверное?

— Не малый, — сказал Рудермаер, — шагов тридцать пять на пятнадцать. У самой стены.

Волков в лице переменился от такой цены.

— Там еще сарай есть, — добавил Пилески.

— Ну, это все меняет, — заметил солдат. — Теперь этот клочок земли точно стоит таких денег. И это не все траты, как я понял?

— Нет, еще нужно сто шесть талеров, на инструмент, наковальни, постройки, и нам жить негде, — произнес Рудермаер. — Хоть маленькую избушку себе построим.

— А еще мне нужны чаны под выпарку селитры, — добавил Полески.

— Шестьдесят шесть и сто шесть, — подсчитал солдат, — сто семьдесят два талера.

У него были такие деньги если считать вексель от Рицци, что тот выдал Волкову в Рютте.

— То есть, если у нас ничего не выйдет с вашими мускеттами, я потеряю сто семьдесят два талера?

— Меньше, у тебя же останется земля в городе, — заметил Скарафаджо.

— И инструмент с наковальнями, — добавил Рудермаер, — и крепкая кузница.

— И чаны, хорошие медные, — сказал Пилески.

— Вот сто пятьдесят корзин угля, конечно, мы вернуть не сможем, — произнес мастер. — Но если все получится… Один мушкет будет стоить меньше десяти монет. А продавать его можно в два раза дороже. Пятнадцать минимум. А при двух мастерах, и еще пары подмастерьев мы будем делать три в неделю.

— Сто семьдесят два талера, — произнес Волков, как будто не слыша их, — я всю жизнь их копил.

— Фолькоф, я просто чую, что это затея сделает нас богатыми, — убежденно говорил Роха. — никто не делает подобного на обоих берегах Эрзе от гор и до холодного моря. Ни мы, ни еретики, ни хайландцы, ни ламбрийцы, никто.

— Это большие деньги, Роха, большие, это все, что у меня есть, — отвечал солдат.

— А ты все, что есть у нас, — продолжал Скарафаджо, — ты наша последняя шеренга. Вся надежда у нас только на тебя, и за тебя я буду биться, как не бился никогда в жизни. Мы все будем биться. Клянусь, я зарежу любого, кто попробует нам помешать. Давай Фолькоф, рискни, ты не пожалеешь, что связался с нами.

— Вы не пожалеете, господин, — добавил Полески. — Во всяком случае, даже если не выйдет с мушкетами, будем делать новый порох.

— А отчего это у нас не выйдет с мушкетами? — не согласился Рудермаер. — Все должно получиться.

Солдат оглядел их и произнес:

— Я буду все считать, я люблю считать. И землю я хочу посмотреть.

— Значит, берешься? — уточнил Скарафаджо.

— Берусь, — ответил солдат, а про себя подумал: «Если, конечно, выберусь из чумного города живым».

И молодой мастер, и аптекарь и Роха, вскакивали с мест, стали орать и обниматься. Все немногочисленные посетители смотрели на них неодобрительно, особенно не одобрял их поведение трактирщик. Но молчал. А они лезли с объятиями к солдату. Тот отпихивал их, а они опять лезли.