Мощи святого Леопольда

Когда у того дойдут руки до письма епископа, Волков мог только догадываться. И он пытал монаха, но тот высокомерно отвечал:

– Когда на то будет воля Божья.

И теперь солдат стоял среди других посетителей и, слушая прекрасный хор, что пел в соседнем зале, ждал своей очереди. Меньше всего ему хотелось ждать. Он боялся, что все будет не так легко и быстро, как обещал ему епископ Вильбурга, что это ожидание может затянуться. Он представил, что ждать придется несколько дней и в каждый из этих дней его будет обирать вор-трактирщик. Он морщился, как от боли. Даже думать о таких тратах для него было пыткой.

А ведь еще ему нужно было искать добрых людей для дела. Это опять займет какое-то время. А искать их до того, как он уладит все вопросы с архиепископом, он не собирался. Это уж точно. Больше его не проведут.

И тут вдруг его позвали.

– Ты гонец от епископа Вильбурга? – тихо спросил монах у пюпитра.

Тут вообще все говорили тихо.

– Я не гонец, – отвечал солдат. – Но письмо привез я.

– Пройди к столу приора, – сказал монах и уткнулся в бумаги.

Волков подошел к столу, остановился в пяти шагах, поклонился.

Глаза брата Родерика были серы, водянисты. Он смотрел сквозь солдата и говорил как будто не ему.

– Письмо, что ты привез, будет передано архиепископу, – говорил почти неслышно он, – коли нужен будет ответ, зайди через две недели.

– Епископ Вильбурга говорил, что решение будет принято быстро. – Волков чуть не подпрыгнул после слов приора о двух неделях!

Брат Родерик продолжал смотреть сквозь него. Весь его вид – и Символ веры из дерева на веревке, и потертое одеяние, и оловянное кольцо с молитвой – говорили о безмерном смирении. Да вот только прическа волосок к волоску, чистые ухоженные ногти и дорогие сафьяновые туфли, что виднелись из-под стола, выдавали его.

– Это и есть быстрое решение, сын мой, ступай, приходи через две недели, – продолжил приор.

Солдат был вне себя, он чувствовал, что опять все уходит из рук. Или откладывается надолго. Он повернулся и пошел к выходу. А монах, что стоял за пюпитром, остановил его.

– Сообщи имя свое, сын мой.

– Зачем тебе имя мое, отец мой? – вызывающе громко и непочтительно спросил Волков.

– Таков порядок, в книгу сию я записываю всех, кто был на приеме у канцлера.

– Мое имя Яро Фолькоф. Я привез письмо от епископа Вильбурга, – все еще раздраженно и громко говорил солдат.

Монах заскрипел пером, уткнувшись в огромную книгу.

А канцлер брат Родерик, с неодобрением наблюдавший за устроившим шум солдафоном, жестом остановил монаха, читавшего ему что-то, и, чуть повысив голос, произнес:

– Пройди сюда, сын мой.

Поманил солдата к себе.

Все присутствующие с интересом ждали, что произойдет.

Волков подошел, не зная, что и ожидать, возможно, выговора за неподобающее поведение, но приор спросил его:

– Ты Яро Фолькоф, что служил коннетаблем где-то в Ребенрее?

– Да, господин, в Рютте, – ответил солдат.

– Монсеньор, – зашипел монах, стоявший за креслом у канцлера.

– Да, монсеньор, – повторил солдат.

Водянистые глаза канцлера теперь смотрели с интересом, с прищуром. Он пальцем сделал знак, мирянин, стоявший рядом, сразу достал из кипы нужное письмо, письмо от епископа Вильбурга. Сломал печать и передал его брату Родерику. Тот кинул один лишь взгляд. Один миг! И отложил письмо так, чтобы никто не мог прочесть его. Ломаным сургучом вверх. Любопытство висело в воздухе, все присутствующие хотели знать, что за человек стоит перед канцлером. А канцлер молчал, разглядывая солдата. А солдат думал: «Неужели он прочел письмо за одно мгновение?»

Судя по всему, приор прочел письмо и, наконец заговорил:

– Сижу и гадаю я, какой же подвиг ты, сын мой, должен был совершить во сияние Матери Церкви нашей, чтобы архиепископ тебя так наградил?

Волков молчал, думал, что ответить, а канцлер продолжал:

– Все, что мы о тебе слышали, похвалы достойно, но что ты пообещал добродетельному епископу Вильбургскому, что он нижайше просит со всей возможной поспешностью о большой милости для тебя?

– О том распространяться я не уполномочен, да и не я ему пообещал, а он просил меня об одолжении, – отвечал солдат не то чтобы дерзко, но со знанием себе цены.

– Конечно, – кивнул понимающе брат Родерик, – как же по-другому, зная нашего наиблаженнейшего из всех епископов, боюсь даже придумать, что за подвиг он затеял. Во славу Церкви, разумеется?

– Во славу, во славу, – подтвердил солдат.

– Неужто подвиг так велик, что требует награды вперед?

– Боюсь, что так, монсеньор, ибо после подвига награда может мне и не понадобиться вовсе. А с наградой мне будет легче идти на подвиг.

– Вот как? – Канцлер помолчал. – Что ж, не посмею я задержать письмо брата архиепископа нашего, сегодня же сообщу о тебе Его Высокопреосвященству. Будь здесь завтра. С утра.

Приор протянул солдату руку через стол, не вставая, чтоб тот не очень-то гордился. Чтоб знал свое место. И солдат, гремя мечом, полез чуть ли не на столешницу, чтобы дотянуться губами до оловянного перстня на надушенной руке.