Клинг прочитал и перечитал письмо. Он читал его в третий раз, когда вернулся Бун, уже при галстуке и в спортивной куртке. Стопроцентный американец в стопроцентной китайской комнате.
— Вы не пробовали эти сигареты? — спросил Бун, вынимая одну из медной шкатулки. — Английские!
— Пробовал, — сказал Клинг. — Давайте поговорим об этом письме.
Бун закурил и взглянул на часы.
— У меня ещё есть несколько минут, — сказал он. — Что вы обо всем этом думаете?
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Валяйте.
— Во-первых, почему «Тед, дорогой», а не «дорогой Тед»? В таком обращении гораздо больше интимности. Ваши отношения позволяли это?
— Интимность тут ни при чем, — сказал Бун. — Анни писала так всем, поверьте мне. Такая уж у неё была манера.
— А что значит вот это? — спросил Клинг и прочитал: — «Я знаю, как ты относишься к Монике и что собираешься предпринять».
— Ничего особенного…
— А все-таки?
— Она знала, что я люблю дочь и что я…
— Продолжайте.
— Что я… что я люблю её, вот и все.
— Все, да не совсем. Что вы собирались предпринять такое, о чем знала Анни?
— Затрудняюсь ответить. Наверное, она имела в виду мое желание видеть Монику чаще.
— И поэтому написала, что должна на вас злиться?
— Разве она так написала?
— Прочтите сами, — сказал Клинг, протягивая письмо.
— Зачем, я вам верю, — сказал Бун, пожимая плечами. — Я не знаю, что она имела в виду.
— И не догадываетесь?
— Нет.
— Допустим. А что за письмо она получила? Вам что-нибудь об этом известно?
— Ничего.
— Когда вы уехали в Коннектикут?
— В пятницу, седьмого. Утром.
— А точнее?
— Я ушел из дома часов в восемь.
— С какой целью вы туда отправились?
— Клиент заказал мне портрет.
— Вы полагали, что это займет два выходных дня?
— Да.
— Когда планировали вернуться?
— Хотел попасть к себе в студию в понедельник с утра.
— Попали?
— Нет.
— Когда же вы вернулись?
— В понедельник, в одиннадцать часов вечера.
— В тот самый вечер, когда была убита Анни?
— Да.
— И вы сразу позвонили ей на работу?
— В одиннадцать-то вечера?
— Пожалуй, вы правы. Вы справились у телефонистки, звонил ли вам кто-нибудь?
— Да. Звонила Анни.
— Вы ей не перезвонили?
— Нет.
— Почему же?
— Я думал, ничего срочного, подождет до утра. Я тогда ужасно устал, мистер Клинг.
— А наутро вы не пытались до неё дозвониться?
— Утром я прочел в газете, что её убили.
— Ладно. Если вы не против, я захвачу с собой письмо. Оно может нам пригодиться.
— Разумеется. — Бун пристально поглядел на Клинга. — Вы по-прежнему считаете, что я имею к убийству какое-то отношение?
— Я бы сказал так: в том, что вы рассказали, есть некоторые противоречия.
— Когда именно была убита Анни?
— Коронер считает, что в десять тридцать.
— Тогда я вне подозрений.
— Почему? Только потому, что вы утверждаете, будто приехали в город в одиннадцать вечера?
— Нет. Потому что с десяти до половины одиннадцатого я был в одном ресторанчике. Оказалось, что его владелец очень интересуется фотографией, и мы с ним разговорились.
— Что за ресторанчик?
— Называется «Колесо». В сорока милях от города. Я просто не мог её убить. Проверьте. Владелец меня должен был запомнить. Я ещё дал ему свою визитную карточку.
— Говорите, в сорока милях от города?
— Именно так. По тридцать восьмому шоссе. Можете проверить.
— Проверим, — пообещал Клинг. Он встал, направился к двери, но у порога обернулся. — Мистер Бун! — сказал он.
— Слушаю?
— Пока мы выясняем, что к чему, не ездите в Коннектикут на выходные.
Юридическая контора Джефферсона Добберли словно сошла со страниц «Больших надежд» Диккенса. Комнаты были маленькие и какие-то заплесневелые, в косых лучах солнца плавали пылинки. Полки в приемной, коридоре и кабинете были уставлены увесистыми юридическими справочниками.