Мошенники времени

— Я тоже это заметил. И Марго жаловалась на это — после первых уроков у него. А потом — веришь ли? — этой маленькой чертовке начало нравиться то, как Свен колошматит ее о мат словно мешок картошки.

— Ах да. Но она ведь научилась у него кое-чему, правда? Пошли же, Малькольм, поедим! Скромный ленч и столько сырных пирогов, сколько влезет!

И они зашагали дальше, смеясь как дети. «Ковбой», которого они оставили прятаться в темном углу библиотеки, вылетел из головы Малькольма, словно его и не было вовсе.

* * *

Йанира Кассондра пыталась продать украшенные янтарем серебряные браслет и ожерелье самому настоящему туристу, протолкавшемуся к ее киоску сквозь толпу этих кретинов, провозгласивших себя ее послушниками. Неужели этим типам из Верхнего Времени нечего делать, кроме как докучать ей день и ночь, из месяца в месяц? Маленькая агора кишмя кишела беседующими жильцами Восемьдесят Шестого, когда к ней протолкался Чензира Уми — седовласый величественный купец-египтянин, свалившийся по пьяному делу через Врата Философов спустя всего несколько месяцев после того, как через них попала в Шангри-ла сама Йанира.

— Голди плохо поступать, — сообщил он ей на греческом языке, который он не то чтобы знал, но мог объясняться. Никто больше на вокзале (за исключением Семерки) не говорил на древнеегипетском, хотя Йанире было хорошо известно, что на жизнь Чензира зарабатывает в основном преподаванием своего давно уже мертвого языка ученым из Верхнего Времени. — Он помешать Скитеру в его планы.

— Что?!

Йанира побледнела так сильно, что даже рывшийся в украшениях турист заметил это и сочувственно нахмурился.

— Милочка, — сказал он с тягучим техасским выговором, — что, черт возьми, случилось? Да вы белее живота только что линявшей гремучей змеи! Эй, милочка, может, вам лучше присесть?

— Спасибо, не надо, прошу вас, со мной все в порядке. — Она справилась с потрясением и совладала со своим голосом. — Извините, если я побеспокоила вас. Вы хотели эти браслет и ожерелье для своей жены?

Он перевел взгляд с Йаниры на украшения, потом на молча стоявшего рядом Чензиру, принесшего недобрую весть (что было ясно, на каком бы языке он ни поведал ее), потом на окружавших киоск послушников с диктофонами на изготовку. Он недовольно нахмурился — ему явно не особенно улыбалась перспектива быть запечатленным на видео- и аудиопленках; не больше, во всяком случае, чем ей.

— Послушай, милочка, давно эти длинноносые ублюд… стервятники охотятся за тобой?

— Слишком давно, — чуть слышно ответила Йанира.

Его широкая улыбка озадачила ее.

— Черт, ладно. Я беру это и еще несколько этих занятных шалей. Марти, жена моя, с ума сходит от таких штуковин… ба, а эти мешочки зачем? Приворот? Да ну! Черт, детка, заверни мне дюжину таких!

Его дружеская улыбка была так заразительна, что Йанира, несмотря на царившую в душе сумятицу, не могла не ответить ему. Она выписала счет, упаковала каждую покупку в специально сшитый бархатный мешочек, сложила их все в пакет побольше, перетянула отверстие тесемкой и слегка дрожащей рукой протянула ему счет.

Он протянул ей вдвое больше денег, чем она просила, озорно подмигнул, шепнул: «Все в порядке, милочка, только не хмурьтесь!» — и скрылся в толпе, прежде чем она успела возразить или вернуть лишние деньги. С минуту она так и стояла в обалдении; яркие краски Общего зала расплывались у нее перед глазами С одной стороны, она и отец ее детей отчаянно нуждались в этих деньгах; с другой стороны, она не сомневалась, что эти психи-послушники записали на видео, аудио и просто в блокноты все до последней секунды этого разговора. Ей отчаянно хотелось завизжать, чтобы они убрались и оставили ее в покое, но по опыту знала, что любые ее действия, кроме бизнеса как такового, лишь привлекут вдвое больше зевак, которые еще неделю будут торчать здесь, ожидая от нее откровений.

Чензира придвинулся ближе к ней и заговорил с таким ехидством, что она мигом очнулась.

— Если бы я, Йанира, твои красота и очарование иметь, я тоже торговать бы не хуже. Ты настоящий дьявол — под нежный кожа! — Мягкий, сердечный смех лишил слова Чензиры малейшего намека на оскорбление. Подобно многим другим выходцам из Нижнего Времени — не говоря уж о том, что он был избран в Совет Семерых чуть ли не в первый же месяц своего пребывания здесь, — Чензира был прирожденным торгашом.

И поскольку Чензира Уми был едва ли не самым хитрым мужчиной из всех известных Йанире, она тоже улыбнулась ему в ответ.

— А если бы у меня были твои хитроумные мозги, — спокойно возразила она, — я бы не торговала всем этим барахлом.

Чензира улыбнулся, но по своему непостижимому египетскому обычаю не сказал ничего. Йанире казалось — очень сильно казалось, — что он до сих пор считается с ее мнением как с главой Семерых. Потом он снова придвинул к ней лицо и произнес очень тихо на своем языке, который пришлось выучить теперь уже всем Семерым:

— Тебе надо созвать Совет. Семеро должны решить, что лучше, и устроить после этого общее собрание для голосования. Этому злостному вмешательству надо положить конец.