Москау

Глава 6 Хельхейм

(улица Весеннего Благоденствия, окраина Урадзиосутоку)

За последние пару дней мы меняем уже вторую гостиницу. Нельзя провести две ночи подряд в одном месте — это она явно прочла в дешёвом шпионском романе. В чём проблема, если нас всё равно не видят в лицо? Но пойди, объясни это женщине. Она витает в облаках, с упоением играя в свою шварцкопфовскую игру. И полагает, будто я с ней заодно. Ни в коем случае. Может, я и не в восторге, что мы живём в странном обществе, где засекречены и руководители, и писатели, и директора концернов вроде «Круппа». Но со шварцкопфами мне явно не по пути, благодарю покорно. Частые высокопарные слова о борьбе с режимом — это просто попсовая фишка, и не более. Правительство модно не любить, особенно среди молодёжи. В фюрерюгенде — и то рисуют карикатуры на СС и Триумвират. Но и объединившись, партизаны не в силах занять города, довольствуются контролем над лесами и деревнями. Почему? Шварцкопфы над этим не размышляют.

Мы лежим с ней на полу почти вплотную.

Разумеется, она голая — хоть для вида и закуталась в простынку, приоткрыв маленькую грудь. Правда, ко мне не лезет. Наверняка самодовольно полагает, что я потеряю выдержку наедине с обнажённой женщиной, тем более вкусив алкоголя. Что ж, пусть, как и все шварцкопфы, питается бесплодными надеждами. Я пью пиво «Кирин». Она — сливовое вино. Даже поздно ночью, на одной циновке, мы полностью разделены идеологией.

Очень темно. В дешёвом риокане нет окон.

— Этот режим держится на кауф-хофах, — шепчет она. — Никто его не любит. Смотрите, на Урал посылают лучшие части вермахта, и за несколько лет военные либо дезертируют, либо, морально разложившись, переходят на сторону партизан. Всё сгнило до основания. Ткни мизинцем, чуть-чуть, и эта власть повалится. Они на плаву лишь потому, что отключили людям мышление, погрузили их с головой в телевизор, секс и штамповку рейхсмарок.

Я глотаю пиво — из горлышка. Арийцу так пить не к лицу, но я ариец из Руссланда.

— Однако что-то Триумвират никак не свергнут, — усмехаюсь я, смакуя пивной вкус. — Болтовни много, а толку ноль. Да, на службу в вермахт сейчас кнутом не загонишь. Никому ж не хочется киснуть под дождём в лесном дозоре, предпочитают щёлкать семечки, смотреть телик и скачивать из Сёгунэ порнуху. Поэтому-то на Урале участки фронта обороняют китайские наёмники под командованием наших офицеров. Пусть «желтопузики» гибнут по сотне на одного партизана, они сдерживают «лесных братьев». Пушечное мясо стоит дорого, и рейх берёт новые займы у Японии… Мы всё глубже залезаем в кабалу, совершенно негде брать деньги, но спокойствие необходимо. Мне не нужно, чтобы по рейхстагу снова стреляли танки, как в период Двадцатилетней Войны.

Она привстаёт, тянется ко мне. Простыня сползает до живота. От губ — запах вина.

— Да пусть стреляют, — фыркает Ольга. — Лишь бы хоть что-то стало булькать в этом вязком болоте. Рейхстаг? Сотня безликих слуг, инертная биомасса, удостоенная Триумвиратом права нажимать кнопки. Их держат лишь потому, что с рейхстага начал путь ваш фюрер, а иначе — давно бы утилизировали. НСДАП[37] распущена, и теперь у нас нет вообще ни одной партии. Замечательно, правда? Страна отсутствия. Нет лидеров — это призраки. Нет культуры — лишь смехуёчки по телевидению. Нет любви — только бордели. Люди так равнодушны, словно при рождении у них сразу ампутируют сердце. Богачи просаживают пачки иен в стрипклубе «Дас Рейх», осыпая купюрами голых танцовщиц, а на окраинах их же города шварцкопфы взрывают бронеколонны. Марло и развлекаловка — вот на чём держится власть оккупантов. А Триумвират, я уверена, специально маскируется под тень. Если есть предмет для ненависти — его ненавидят. Но как можно не любить воздух?

Марло. Так в Москау на жаргоне называют рейхсмарки. Ну, что тут сказать? Разве что упросить богиню Хель прямо сейчас забрать меня в царство мёртвых. Да, оттуда не выпустит назад пёс Гарм с четырьмя глазами, я буду вновь и вновь входить в чёрные воды реки Гьёлль, наполненной черепами и трупными червями… Дрожать от холода в Железном Лесу, слушать завывания ведьм, убегать в чащу, спасаясь от троллей.

Но… такое дикое количество минусов съедает огромный плюс. Не нужно валяться на циновке и терпеть сторонницу шварцкопфов, которая выносит мне мозг. Я мучаюсь уже два месяца. Слушайте, я ведь спас ей жизнь! Нет, никогда больше не сдам кровь для переливания, не уступлю место старушке. Добро наказуемо.

Нащупав в темноте вторую бутылку, открываю, только это меня и спасёт. Пиво шипит, как раздавленная змея. Оно, наверное, тоже пытается выразить протест.