Москау

Основная проблема, если внезапно оказался за границей, – мышление. Ты думаешь: наверняка здесь точно так же, как и дома, только получше. Ну-ну. Примерно через полчаса я понял, что мысль о поимке такси в Лос-Анджелесе была опрометчива. Улицы оставались пустынными, как во время комендантского часа, безлюдные дома на обочине зияли выбитыми стёклами… Автобус я заметил лишь один – его сгоревший остов лежал на боку возле руин остановки. Громыхающие мимо колымаги не выказывали желания подвезти мужчину, одетого как японец, и босоногую девушку в кимоно. Пре-кра-сно. Кола высосана до дна, зверски хочется пить. Куда там – магазины не работают. А ведь плакаты в райзебюро Москау выставляли Калифорнию раем, с пальмами и пляжами на каждом шагу. Не сомневаюсь, что так оно и есть, – в районе Голливуда, где скопились виллы японских продюсеров. Странно, что пока никто не попытался нас ограбить.

– Долго ещё? – запыхавшись, со злобой произносит девушка. Волосы растрёпаны, ноги сожжены солнцем, мокрая от пота, как мышь. Гламур улетучился.

– Примерно километров тридцать, – нежно сообщаю я. – А вообще, к чему эти волнения? Мы же здесь оказались по вашей милости. В следующий раз, если соберётесь куда-то переноситься, озаботьтесь обстановкой: ресторан, бассейн, номер в гостинице.

Она бы и рада мне ответить, но её рот способен издавать лишь шипение. Не из-за факта, что все женщины – змеи, у девицы просто-напросто пересохло в горле. Я и сам на последнем издыхании: как грузчик-арбайтер, тащу на плече увесистую сумку со «штюрмгевером» и патронами. Но в душе – настоящий праздник с искрами бенгальских огней. Подумать только, в самом начале разговора Ольга не имеет сил мне возразить! Но это ещё не финал. Как только доберёмся до приличных размеров тени, я утоплю её в аргументах. Вон впереди расплывается в мареве дом с двумя башнями…

Глазам своим не верю. Оооооуууу! Посреди этого нищего городишки – храм Локки!

Святилище построено у дороги. Здание контрастирует с убогостью кучи трущобных хижин из фанеры, на окнах – стальные решётки. То ли магазинчики, то ли минитюрьмы. Храм, как и мой, возведён по исландскому образцу, в форме горы с пещерой внутри. У входа – имитация холмов с норвежскими ёлками, в сугробах из искусственного снега.

Схватив Ольгу за руку, я тащу её вперед. Она таращит глаза, но ни о чём не спрашивает. Звонок на входе сломан. Стучу в окованную металлом дверь, ору на древненорвежском:

– Да восславится Локки, бог огня, и да проживёт он больше, чем вечность!

Это мёртвый диалект, в жизни не используется, – на нём служат мессы. Но слуги богов учат его в Высшей Школе. Изнутри скрежещет засов. Створки дверей распахиваются, на пороге – жрец. Толстый мужик с заспанной физиономией (хм, при такой разрухе они все тут отлично питаются?), кудри свисают до середины спины, чёрная волчья безрукавка открывает подкачанные бицепсы. Штаны из оленьей кожи – ну, для нас это рабочее облачение. Как и мне, ему тяжко в жару, – изнутри веет прохладой кондиционера.

– Жрец? – спрашивает он меня на столь же ужасном немецком, как и продавщица (другой язык рейха тут, видимо, неведом). – Извинять, но сперва я видеть твой аусвайс.

…Формальности занимают минуту. Аусвайс в порядке, и нас приглашают в Зал Пиршеств. Боги Асгарда, какое счастье! Я словно вернулся домой. Жертвенник в крови и ошмётках мяса, пепелища от костров, стены из тёмного камня, оружейная стойка с мечами… Всё такое чудесное, близкое и родное. На глаза невольно наворачиваются слёзы.

– Эрик Адамс, – представляется жрец, пожимая мне левую руку, и кивает на стойку: – Не обращай вниманий, это одинразовый, только со склада получать. По глазам вижу, ты не раз делать похороны. Даже если покойник давиться гамбургер, его вумэн тебе порвёт сердце: пока ты не вложить меч в ладонь и не провозглашать, что он умер в бою.

…У жертвенника – трёхметровая скульптура Хеймдалля, стража радужного моста между Астгардом и Мидгардом. Он обладает взглядом сокола, разглядит каплю росы на расстоянии в двести километров, а слух его столь идеален, что страж слышит, как растёт трава. Хеймдалль – сын девяти девственниц из морских волн, дочерей морского демона Эгира. Единственный в мире человек, у которого девять матерей. Сложно сказать, повезло ему или нет. С одной стороны, в День Солнца можно девять раз съездить на блины. А с другой – тут и одна мама мозг вынесет так, что мало не покажется. Статуя высечена из греческого мрамора и раскрашена кисточкой. Не фабричная штамповка.

– Почему у него золотые зубы? – хмыкает Ольга. – Служил в азербайджанском легионе?

Адамс дарит девушке взгляд, содержащий тонну свинца.

– Дорогуша, у Хеймдалля золотые зубы не по причине торговли на рынке укропом, – веско объясняю я, в то время как лицо жреца Адамса наливается кровью. – Прозвище «Золотой клык» дано ему богами Асгарда, он имел на зубах жёлтый налёт, как у старых баранов.

– Понятно, – без интереса кивает Ольга и уходит к другой стене храма: панно во всех красках изображает Рагнарёк, конец света у викингов. Картина сделана на славу.