Москит

После премьеры устроили прием — очень пышный и, наверное, очень важный, но тоскливый, потому что тебя не было рядом. Я думал лишь о том, как мне тебя не хватает, и пытался представить, что ты сказала бы об этих чужих, разодетых людях. Ты кинулась бы рисовать каждого. Где бы я ни оказался, я смотрю на все твоими глазами. Понимаешь, что ты со мной сделала? Да, кстати, я говорил, какие у тебя прекрасные глаза? А говорил, что совершенно не мог работать, когда ты устраивалась рисовать на веранде, в этой своей юбке цвета лайма? Я хотел, чтобы ты болтала без умолку и у меня была бы причина глазеть на тебя! А теперь ты так далеко. Вчера ночью проснулся в холодном поту: приснилось, что с тобой беда. Представь, я даже не сразу вспомнил, что Суджи рядом и приглядывает за тобой. Я доверяю Суджи как самому себе, и ты можешь во всем положиться на него. Я сказал ему, что мы собираемся пожениться. Ты не против, что я сказал? Уверен, что не против. Суджи желает нам только счастья.

Я и своему агенту рассказал о тебе. Вернее, он спрашивал, а я не мог не ответить. Он ведь знал Анну, понимаешь. Он видел, каким я был после ее смерти. И он был очень добр ко мне все эти годы. Он не мог не заметить перемен во мне и захотел узнать причину. «Ты совсем другой. Что с тобой случилось?» — спросил он. Я и рассказал. Не все, конечно, только малую часть. Не готов пока делиться тобой с другими. Но я все-таки признался, что в моей жизни будто включился свет. И этот свет зовется Нулани. Еще три недели, даже меньше, если не считать эту неделю, — и я буду дома.

— Я не могу вспомнить его голос! — Нулани была в отчаянии. — Его нет уже так долго, что мне страшно.

— А ты рисуй его, девочка. — Суджи и к собственной дочери не относился бы с большей нежностью. — Не теряй веры. Он скоро вернется, ничего не бойся.

И произошло чудо. Чуть успокоившись, Нулани вновь смогла услышать Тео и нарисовала его по памяти.

— Ага! — возликовал Суджи. — Сколько ты его рисовала — месяцы, месяцы! И работа не прошла зря. Сэр в точности как в жизни.

А потом неожиданно выяснилось, что миссис Мендис страдает не только от разбитого сердца. У нее обнаружили малярию. Доктор не согласился отправить ее в больницу. Сказал, что условия там плохие и желательно ухаживать за больной дома. Гораздо безопаснее для нее самой. Миссис Мендис осталась на руках у дочери. Нулани вместе со служанкой меняли мокрые от пота простыни и как могли боролись с недугом, пока бедную женщину било ознобом.

— Скоро, девочка, теперь уже совсем скоро сэр вернется, — приговаривал Суджи, взяв на себя заботу о еде для оставшихся обитателей несчастливого дома Мендисов.

К тому времени, когда в городе отметили первый случай малярии, Викрам был уже в тренировочном лагере Восточной провинции. Лагерь расположился в глубине джунглей, вокруг подземной пещеры, близ речки, что в сезон дождей выходила из берегов. Когда-то сюда тянулись паломники, а нынче земля бугрилась свежими могилами. Командир лагеря, немногим старше Викрама, сообщил, что здесь лежат в основном женщины и дети.

— Их сперва изнасиловали, — сказал он Викраму, — а потом нас привезли и приказали перестрелять.

— Кто такие? — спросил Викрам.

— Мусульмане.

Парень разговорился, и Викрам многое от него услышал. Убитых мусульман было двести семьдесят человек. Они заслужили свою участь, потому что им нечего делать на земле тамилов. Вдобавок их мужья и сыновья служат в сингальской армии. «Тигры» направили на них автоматы, открыли огонь, и пули зажужжали сотнями разъяренных пчел. Дожди унесли тела в реку. Прошли дни, и тела всплыли на поверхность, раздутые, смердящие. Кое-кто из солдат считал, что души убитых до сих пор здесь витают. Остальные презрительно хохотали — мол, чему там витать, если у мусульманина нет души.

— Ты жил в «Лотосе»? — спросил командир лагеря.

— Откуда ты знаешь?

— А мы там вместе жили, — хохотнул парень. — Не помнишь меня?

Викрам отрицательно покачал головой, но его разобрало любопытство.

— Когда твоих убили, кто-то из соседей привез тебя в «Лотос».

— Я не помню, — негромко сказал Викрам. — Сейчас я приехал из южной провинции. Я давно там живу.

Парень кивнул:

— Меня зовут Гопал Трубан.

Новый знакомец Викрама провел в лагере года четыре.

— Тебя уже не было в «Лотосе», когда меня перевели в другой приют. Мы ехали туда на грузовике, напали «Тигры» и отправили меня в лагерь. Тренировали четыре месяца. А потом я без дела не сидел! — гордо добавил он. — Мы взрывали армейские джипы, носили Главному донесения, добывали для своих мотоциклы, делали ручные гранаты.

Викрам узнал от Гопала, что наиболее серьезные бои шли на севере, где сам Гопал, к его сожалению, побывал лишь однажды.

— А твоя семья? — спросил Викрам.

Гопал не имел представления, что с его родными.

— Как-то ночью в нашей деревне появились «Тигры». Спросили у отца, где мой старший брат. Родители еще раньше его услали подальше — знали, что «Тигры» за ним придут. Ну, один из «Тигров» и сказал отцу, что раз нет старшего сына, то они заберут младшего. Я в это время спал. Разбудили. Мать плачет в голос, даже отец плакал.