Москит

Его напускная строгость не сработала: вскинув голову, Нулани расхохоталась. И в ее счастливом смехе он услышал саму юность, которую не скрыть никакими трагедиями. До октября еще есть время, а к октябрю его отношение изменится. Наверняка.

Сезон изнуряющей жары подходил к концу, близилось полнолуние. В двадцати километрах от города на священной горе начинались религиозные празднества. Отца Нулани убили как раз во время фестиваля Будды, незадолго до церемонии вхождения в воду, перед пойя, полнолунием, самой главной ночью фестиваля.[5] Черным дымом наползая на город, страх накрывал два тысячелетия веры. Страх был неотделим от веры. Воздух дрожал от грохота барабанов, мужчины ступали босыми ногами по раскаленным углям, раскачивались на металлических крюках между кокосовыми пальмами.

— Будьте осторожны, сэр, — предупредил Суджи. — На праздник не только истинно верующие собираются. Времена-то нынче тревожные. Даже у тех, кто верит, — добавил он, — даже у тех, кто верит, могут быть плохие мысли. Злые.

Суджи не помнил, чтобы хоть раз пропустил фестиваль. Он отправлялся туда каждый год, встречался с родными. А сейчас не знал, что и делать. Как оставить Тео одного?

— Это самые опасные дни в году. Если кто хочет проклятье наслать на врага, то время подходящее.

— Ради всего святого, Суджи! Что за глупые выдумки? Кому я нужен? Все со мной будет в порядке.

— Но тут и девочки не будет! — не унимался Суджи.

Нулани с матерью тоже собирались на праздник. Будут молиться за Счастливчика Джима, чтобы он уж точно получил стипендию.

— Ты ведь вроде только об этом и мечтал? — прищурился Тео.

— Сэр! — укоризненно воскликнул Суджи.

— Ладно, ладно, шучу. Обещаю работать как сумасшедший, пока вас здесь не будет. Никто не станет отвлекать, не с кем ни чаю выпить, ни поболтать. И когда вернетесь, я закончу главу, вот увидишь.

Департамент тропических болезней, штат которого в последнее время заметно поредел, из-за нехватки средств вынужден был отменить запланированную два года назад конференцию. Известные ученые всего мира, заранее подготовив доклады, теперь получили письма с извинениями: нестабильная ситуация на острове не позволяет обеспечить их безопасность. Какое разочарование для всех, кто не жалел сил, чтобы избавить страну от угрозы эпидемии. В одном из научных журналов появилась статья. «Никакое другое существо на планете так не затрагивало жизнь людей. На протяжении всей истории человека и по всему миру москит был вечной помехой, источником болезни и ангелом смерти».

В глубине джунглей шумел фестиваль. Бог о многих руках восседал внутри дагобы,[6] куда его поместили монахи в надежде, что он дарует свое внимание народу. Это было кульминацией празднества. Люди стекались сюда из самых дальних уголков страны, чтобы обратиться к Шиве. Из всех рук бога лишь одна была занята копьем. Многорукий не смотрел ни вправо, ни влево. Если он и слышал мольбы страдальцев, то не подавал вида. Павлины стояли стражами по обе стороны от него; солнце играло на отполированных ножных браслетах. Юные девушки, преодолевая милю за милей в жгучем зное, несли ему горы подношений. Юноши приближались к нему с надеждой. Он принимал всех — без единого слова. День напролет воздух дрожал от барабанного боя, топота слонов и звона их колокольчиков. Трубачи и акробаты сновали по обочинам между людьми с начертанными на лбу мелом трезубцами — знаком кары за неведомые древние грехи. Куда ни кинь взгляд, повсюду россыпь красных и желтых цветов, холмы порошка цвета розового шербета, груды блестящих плодов лайма на серебряных тарелках. От земли поднимался аромат корицы.

Многорукий бог видел все и всех. Видел преданно склоненных женщин — о чем они просили? О плодородии своего чрева? Или желали спокойствия плодам своего чрева? Людской поток медленно струился мимо многорукого бога, оставляя монетки в тряпицах, и мольбы, и белую как полотно скорбь, и снедь. С приближением ночи в неоновом небе засияла полная луна, высвечивая дагобу и острие копья, устремленного на звезды. Сотни языков кокосового пламени трепетали в неослабной жаре.