Московская мозаика

Правда, ответ на эту загадку удалось найти. Как утверждали те же монастырские документы, один из местных архимандритов в приступе строительной лихорадки распорядился разобрать «палатку» - склеп Пожарских «на выстилку у церкви рундуков (отмостки. - Н. М.) и в другие монастырские здания». Распоряжение с завидной поспешностью было выполнено, и воспоминание о месте, которое занимала «палатка», стерлось и у монахов и у старожилов. Предстояло искать заново.

Перспектива подобных поисков не увлекла ни правительство, ни одно из официальных учреждений. Уварову вообще чудом удалось получить разрешение на вырубку части сада и ведение раскопок. Как и на какие средства - это уже было его личным делом. И вот из-под путаницы яблоневых корней, в крошеве кирпичей и земли встали двадцать три гробницы семьи Пожарских. Однако большинство из них были безымянными, и имя полководца не фигурировало среди названных. Оставался единственный выход - вскрытие погребений.

Подобное «святотатство» потребовало особого согласования с Синодом. Другое дело, что самый склеп фактически уничтожили те же церковные власти. Новая победа Уварова оказалась едва ли не самой трудной. Тем не менее разрешение было получено, а вместе с ним создана и компетентная комиссия - как-никак речь шла о народном герое!

Гробницы были одинаковые - каменные, резные, со следами росписи синей краской, но одна выделялась пышностью и отдельно сооруженным над ней сводом. Обнаруженные в ней части боярской одежды с характерным золотым шитьем и дорогим поясом не оставляли сомнений, что принадлежала она боярину, а значит, именно Дмитрию Михайловичу. Звание боярина в Древней Руси не переходило по наследству - оно давалось за службу и оставалось личной наградой. В семье Пожарских его не имел никто, кроме полководца. К тому же и по возрасту останки в гробнице соответствовали возрасту Пожарского: он умер шестидесяти трех лет. Решение комиссии было единогласным: могила Дмитрия Пожарского найдена. Шел 1852 год.

Открытие, и какое! Но было что-то странное и и трудно объяснимое в его обстановке. Толпы суз-дальчан и приезжих хлынули в Спасо-Евфимиев монастырь, и как было не поддаться впечатлению - очевидцы изумленно писали об этом, - будто народ вспоминал и чтил близко и хорошо ему знакомого человека, героя, чей образ не потускнел и не стерся за прошедшие двести с лишним лет. Зато среди реакционных историков упорно раздавались голоса, опровергавшие не открытие Уварова, но значение личности Пожарского. Появлялись труды, прямо заявлявшие, что Пожарский был «тусклой личностью», выдвинутой разрухой и «безлюдьем» Смутного времени, а не действительными талантами и заслугами. Отыскивались его военные неудачи, падали прозрачные намеки на некую личную связь с Мининым - без нее не видать бы ему руководства ополчением, придумывались просчеты в действиях ополчения. Может быть, забытая могила - всего лишь справедливый приговор истории.

Невольно возникало чувство, что не так-то прост и необразован был архимандрит, уничтоживший склеп Пожарских. Знать администратор именно Спасо-Евфимиева монастыря знал много. Как-никак его «тихая обитель» использовалась для содержания особо важных преступников - и тех, кто проповедовал шедшие против церкви ереси, и тех, кто принимал на себя царское имя, - самозванцев. Должность тюремщика на таком уровне, несомненно, обеспечивала полную информацию.

В результате просмотра достаточно обширной литературы о Смутном времени стало все более очевидным другое. Тенденция к принижению роли Пожарского не была результатом открытия новых фактов, обстоятельств. Вообще она исходила не от передовых и ведущих ученых, а от тех, кто представлял в науке позицию официальных кругов. Официального ореола вокруг этого имени никто не стремился создавать. Почему же Пожарский становился дискуссионной фигурой, да и кем вообще он был?

Как ни удивительно, историки, по существу, не ответили на этот вопрос. Да, известен послужной список князя - далеко не полный, назначения по службе - некоторые, царские награды - редкие и далеко не щедрые. И безвестная смерть. Может быть, виной тому условия тех лет, когда еще не существовало личных архивов, переписки, воспоминаний, а единичные их образцы были всегда посвящены делу - не человеку? Или то, что род Пожарских пресекся очень рано, в том же XVII веке, и просто некому было сохранить то, что так или иначе связывалось с полководцем? Наконец, пожары, болезни - «моровые поветрия», войны - да мало ли причин способствовало уничтожению следов! Несомненно, все они делали свое дело. Ну а все-таки из того, что сохранилось, что так или иначе доступно исследователю, неужели нельзя выжать хоть несколько капель, благодаря которым явственнее стал бы прорисовываться облик Пожарского, его портрет?