Приказываю телефонисту связаться с 18-й дивизией. Наша оборона Истры во многом зависит от успеха или неуспеха правого соседа. В течение дня я уже дважды разговаривал с полковником Чернышевым. «Степаньково сдали», – сказал он утром. «Степаньково взяли», – докладывал часа три спустя. И вот теперь слышу опять: «Сдали…». Трудно ему приходится. В дивизии, в трех ее стрелковых полках, – 420 человек. Неполный батальон. А ему надо не только держать оборону на широком фронте, но и наступать, чтобы опять выйти на восточный берег Истры.
Вернулся Бронников, сели мы обедать – первый раз за последние двое суток. Только взялись за ложки, грохнуло так, что уши заложило. Взрывная волна вырвала рамы, швырнула нам в лица мелкие осколки стекла, смела со столов телефоны, карты, котелки. А за окном, на той стороне улицы, где минуту назад стоял дом, – громадная черная яма.
Снаряды с равными промежутками продолжали рваться вокруг здания военкомата. Пристрелялась фашистская артиллерия. Берет в вилку. Сейчас она, эта вилка, еще широкая, но долго ли ее споловинить, и тогда… Словом, надо срочно перемещать наблюдательный пункт.
Кто-то из работников военкомата предложил более безопасное место – пункт противовоздушной обороны. Он оборудован в подвале церкви, что неподалеку от нас. Есть там и бомбоубежище, и телефонный коммутатор. Мы перебрались туда вместе со связистами, операторами и работниками штаба артиллерии».
Сомнений не было: главный удар фашистов надо ждать здесь, на правом фланге, с плацдарма. Сюда мы передвинули два стрелковых полка и большую часть артиллерии.
Перед рассветом мы с комиссаром вернулись из штаба, который расположился в селе Ивановское, в Истру, на наблюдательный пункт. Утро было такое же мглистое, как и ночь, туман долго не рассеивался. Он приглушал звуки боя, доносившиеся с северо-востока. Там, под деревней Степаньково, сражались ополченцы 18-й дивизии и танкисты 146-й бригады.
У нас же первые утренние часы прошли относительно спокойно. Лишь рокот танковых моторов за передним краем 40-го полка свидетельствовал о том, что это – затишье перед бурей. Разведчики докладывали, что на плацдарме сосредоточено до четырех батальонов мотопехоты с танками.
Однако первый сигнал о возобновлении активных действий немецко-фашистских войск поступил с другого участка, из той речной излучины под монастырем, где находилось боевое охранение 40-го полка. Воспользовавшись туманом, эсэсовцы дивизии «Рейх» опять проникли в Новоиерусалимский монастырь – на этот раз крупной группой. Потом эсэсовская дивизия предприняла серию атак, стремясь ворваться в Истру с запада» (к. 11).
В 3-м стрелковом батальоне 1-го сп выделена была группа бойцов в 22 чел. рождения 1924 г. и моложе. Все они при формировании батальона записались добровольцами на защиту столицы с разных уголков страны. Когда им было объявлено о возвращении домой, они пришли к командиру с жалобой и просьбой оставить их в рядах защитников Москвы, ибо они желают и смогут драться с фашистами не хуже других.
Аналогичные заявления были и от сандружинниц, которые с возмущением приняли сообщение об откомандировании части из них обратно домой.
Красноармейцу 3-го взвода 1-й роты 1-го сп члену ВКП(б) Сухову непризывного возраста (50 лет) разъяснили, что по возрасту он должен быть отчислен из части на гражданскую работу. На это товарищ Сухов заявил: «Я большевик, меня призвал ЦК защищать нашу Москву. Я прошу оставить меня в Красной Армии для выполнения своего долга перед Родиной и Москвой. Я буду драться до последней капли крови».
Сотни бойцов дивизии хотят быть разведчиками.
А некоторые подразделения дивизии уже показали образцы работ в боевой обстановке, в битве с врагом.
Так, в конце ноября бойцы отдельной мотострелковой разведроты 1-го сп и 278-го отдельного артдивизиона, находясь впервые в разведке, приняли участие в боевых действиях.
В ночь с 25-го на 26-е 2-й взвод находился в разведке на солнечногорском направлении в районе дер. Пешки.