Московские дневники. Кто мы и откуда…

Здешние типажи: мужчина, который каждое утро обнаженный до пояса расхаживает по маленькому участку каменной набережной, по часам примерно минут тридцать, на солнце. На голове у него берет с козырьком. Спортсмен на пляже, уже не молодой, но тренированный, без конца стоит на руках, делает разные упражнения, в манере солнцепоклонника. Наш Буняк, которому до всего есть дело, ходит от одной группы к другой, встревает во все.

Довольно толстая женщина за соседним столиком, она хорошо говорит по-немецки, я пока не знаю откуда, но, вероятно, с времен войны, очень приветлива и вчера попросила меня отредактировать черновой немецкий перевод текста Мальро. Речь там шла о какой-то английской аристократке, которая, хоть и замужем, воспылала любовью к лорду Б., даже пришла ночью к нему на свидание, а потом умоляла пощадить ее брак. Позднее терзалась глубоким отчаянием, что он так плохо ее понял и действительно пощадил. Соседка по столу сказала, что этот текст нужен ей по-немецки для «личного пользования», ради «дружеских отношений». Полагаю, за этим стоит роман с немцем.

Белокурая русская с подколотой косой, вечером во время танцев она вдруг выскакивает на середину и выдает типично русское соло.

Зеркало в нашей комнате, прямо напротив балконной двери, в котором возникает двойник балкона. В полдень мы вынуждены его закрывать, иначе становится слишком светло.

Голубая комната.

Широкий, бородатый, всегда громогласный, но, вероятно, может быть и совсем другим — мягким.

Странно: наблюдать за людьми и оценивать их почти без посредства языка.

Ниночка, оказывается, адвокат, как и Герда. Кто бы мог подумать!

Все здесь считают нас моложе и удивляются, что у нас такие большие дети.

Мария Сергеевна говорит, что лучше защищать людей, чем обвинять. Она предпочитает судей-мужчин, а не женщин. Об их бракоразводном праве, которое теперь изменено: больше не надо давать объявление в газете, и дела о разводе может решать первая инстанция, народный суд. Как и у нас, супруги, чтобы развестись, выдумывают лживые истории. Она поступила так же, а потом довольная и счастливая пошла под ручку с мужем пить кофе. Все три адвокатессы, сидя вокруг меня в купальных костюмах, на поролоновых матрасах, возмущаются законом о семье от 1944 года. Согласно ему, якобы в целях укрепления семьи, матери внебрачных детей ущемлены в правах: отцы детей не обязаны им платить. То есть женщины несут все бремя и всю ответственность за детей.

Три пальмы перед нашей маленькой «Приморской», высокие-высокие.

Уже три куриных бога и две ракушки.

Сегодня ночью мимо с грохотом проплыл кран.

Мировые новости лишь обрывками и случайно: Эрхард, видимо, уйдет, говорят за завтраком, слушали «Немецкую волну» по-русски, наверно, через усилители из Турции. Опять обсуждается обмен газетами между нами и Западной Герм. Советское правительство выразило протест против нападений на советское посольство в Китае. Губандрина вроде бы расстреляли. Здесь в отпуске, по всей видимости, мало читают газеты и политические события не принимают так близко к сердцу, как у нас.

Вчерашние перипетии, пока мы не добыли талон, чтобы позвонить в Берлин, а в итоге разговор не состоялся ни вчера вечером, ни сегодня утром. Мы все-таки очень далеко.

(Три женщины всегда сидят на скамейке, наблюдают за бодрым спортсменом на молу.)

Г. [Герд] сегодня утром медитирует над историей Кристы. Там нет антипода. (Вряд ли это я.) Надо, мол, точнее поразмыслить о том, что у нас как раз «дух и власть» не соединились, также и в одном лице. Шли рядом, даже все больше разделялись, просто делали то, что нужно в данном случае, без великих концепций, зачастую под диктовку извне — с Востока ли, с Запада ли, — всегда возводили злободневные нужды в закон, абсолютизировали, а при этом, разумеется, попросту растрачивали революционный порыв людей, другие же все больше и больше ощущали потребность думать об этом развитии, ставить его под вопрос, по крайней мере задавать вопросы. Машина, которая начала двигаться сама по себе, в силу собственной инерции, и раздавила все, что пыталось вырваться: Апель.

Трудно показать что-либо из этого в истории Кристы, не перегрузив ее чересчур.

Вправду ли в основу марксизма заложен слишком большой упор на экономике? Не была ли попытка Хрущева «перегнать капитализм в сфере материального производства», вновь как будто бы оживившая в людях искру веры, уже совершенно пустой, безосновательной, а прежде всего ложной целью? Словно экономика — это «жизнь», словно она так много значит — несмотря на власть, какую имеет, несмотря на огромные последствия, возникающие, когда с нею не справляются.

Чайка, летящая точно по резкой грани меж морем и небом.

Иногда побережье патрулирует вертолет, жутко шумит.

Вчера говорили, что Федеративная Республика будет строить в Китае стартовые позиции для ракет, а потом и поставлять ракеты. «Если опять начнется война, — говорит Мария Сергеевна, — то на сей раз ее развяжет Китай». Похоже, таково всеобщее мнение.