Московские дневники. Кто мы и откуда…

Вчера праздник в сан. [санатории] «17-й партсъезд». Комплекс шикарный во всех отношениях. Танцы на воздухе, с «аттракционами». Тамошний массовик — образцовская фигура. Устраиваются народные танцы, дети. На самом деле появляется и автор «Пусть всегда будет солнце», все поют эту песню. Люди жаждут любых развлечений, но у них почти нет на них времени — кроме как за возлияниями.

Интересно, что нет ни одного эмигрантского романа немецкого автора из Советского Союза.

Сегодня утром музыка и танцы в вестибюле.

Лева говорит, что он, хоть в нынешние времена это и нелегко, всегда старается оставаться в хорошем настроении. Дома у него круглый год висит картинка: красивая девушка с бокалом шампанского, поздравляющая с Новым годом.

Кто такой Митчелл Уилсон? «My Brother is my ene-my», «Life in thunder» [ «My Brother, my Enemy», «Life with Lightning» — «Брат мой, враг мой», «Жизнь во мгле»].

Хочется остановить время, но приходится его тратить, чтобы познакомиться с самими собой.

Сидим на одной скамейке с воспоминаниями.

Погода здесь меняется резко.

На каждом пляже есть свой смельчак, который вечером еще разок лезет в воду.

Прометей на скале. Позднее, чтобы потрафить богу, он носит ее осколок в перстне.

Потом прорывается тревога за все то, что еще надо сделать. Больше ни дня прогулок, купанья, загорания.

Жертвоприношения, когда уже нет сомнений, что дело принимает другой оборот: из сострадания к богам, чтобы те не выглядели лжецами.

Здесь прочитаны:

«Мадам Бовари»

Рахель Фарнхаген

Дневники Геббеля

Стерн: «Сентиментальное путешествие»

Переписка Гёте и Шиллера

Бахман: рассказы, стихи, радиопьеса

«Зинн унд форм»: Фуэнтес «Смерть Артемио Круса»

Часы, проведенные в большом переполненном кинотеатре на жестких, скрипучих стульях…

Когда приехали, мы думали о том, что вообще можно сделать с этой узкой полоской между горами и морем…

Думали, что уедем не изменившись. Но изменилась не только наша кожа.

9.11.66, день отъезда из Гагры, последнее утро. Опять солнце после двух дождливых дней. Уже в зимней московской одежде. Опять с этой тетрадкой на верхней платформе.

Вчера, после поздней и для всех нас неожиданной встречи с Дымшицем, долгая вечерняя прогулка с ним. Осторожный разговор с внезапным порывом к откровенности. Ольга Берггольц и ее три мужа. «Не знаю, как она еще жива. Выпила все Черное море». О «Новом мире» [литературный журнал] и Твардовском: критическая часть очень полемична, слишком полемична, без подлинного предмета спора. Вкус Т. в изобразительном искусстве консервативен. Крестьянская позиция, из которой он исходит. В «Литгазете» опубликована статья Лифшица, теорет. вождя «Нового мира», где Пикассо, Матисс и многие другие ничтоже сумняшеся причислены к декадентам.

Начало разговора о фильме «Крылья», который он, как и мы, нашел интересным и который здесь большинству не понравился. Ведь там показано, что в обычной жизни нельзя работать военными методами (для нас это было в фильме не главное).

«Сейчас у нас так много мнений — возможно, потому, что раньше было только одно, так что вообще уже не знаешь, как в них разобраться».

Его неприятно поразила дискуссия вокруг «Оле Бинкопа»[14]: люди не понимают, что это и есть реализм, не однобокий, а диалектический. На наши зондирующие попытки объяснить, при которых мы нет-нет да и вставляли колкости, он почти не обращал внимания. Только потом, когда, сидя на скамейке у моря, мы заговорили об основной проблематике, о деидеологизации через экономизм, он живо согласился, распространив эту проблему и на другие страны. Я рассказала о своих наблюдениях на Унтер-ден-Линден. Он сказал: «То, что вы говорите, чрезвычайно важно и могло бы стать новаторской художественной темой. Человек, который видит все с высоты, сильный человек, Оле Бинкоп в городе». — «Не так-то просто, он наверняка должен быть одиночкой». — «Не думаю. Он мог бы опираться на нравственные резервы в народе». — «Они существуют, особенно среди молодежи. Но все то, что я только что критиковала, возникло ведь не вопреки партии и не самотеком, а как раз при поддержке партии». — «Да, партия вынуждена делать такие вещи, по экономической необходимости, вспомните наш нэп, это ведь то же самое. Но она должна сохранить нравственные резервы. Другой вопрос, использует ли она их».

Он рассказывает о множестве фильмов, ведь был главным редактором всей кинематографии.

О «Войне и мире» — слишком иллюстративно, недостаточно психологично. Батальные сцены очень хороши, но стендалевские, а не толстовские.

Смесь консервативного и прогрессивного, всегда стремится к уравновешенным оценкам. Войну закончил в Либаве[15](Латвия), получил телеграмму с вызовом в Берлин, поездом доехал только до Позена[16]. Потерял в Ленинграде 14 близких родственников. Воевал с огромной ненавистью. Но когда увидел первых гражданских немцев, изголодавшихся, измученных, женщин и детей, в битком набитых вагонах, его чувства резко изменились: в нем ожило сострадание, и в Берлине он смог без труда работать с немцами.