Московские джунгли

Но красивые женщины не хотели Стасика, она хотели денег, они были тупые стервы, продажные, гнусные. Мамочка соглашалась: «Да-да, тупые стервы, все до одной – проститутки, они недостойны чувств». Да, чувств-то недостойны, но хочется, как же их хочется! Вот и приходилось ему проводить ночи, листая глянцевые журналы и ублажая себя над фото какой-нибудь гибкой красавицы… Потом он чувствовал себя грязным, мерзким. А виноваты были они. Природа дала им красоту, дала бесплатно, и отдавать ее желающим они должны были бесплатно, просто отдавать, не заставляя ухаживать за собой, или покупать им дорогие подарки, или еще что-то для них делать. Не всем желающим, конечно, но достойным. Они должны же отличать достойных. Раньше женщины чувствовали, отличали. Раньше, когда женщины еще не остригли волосы, не надели брюки, тем самым отрезав себя и от земного, и от небесного источника Вечной Женственности, когда женщины хранили себя до свадьбы невинными и покорялись во всем мужчине. Они чувствовали, кто достойный, и отдавались ему инстинктивно, чтобы иметь от достойного детей. Правда, детей Стасик не любил и не хотел, он хотел только секса с красивыми и покорными женщинами, и он не хотел, чтобы они хранили невинность до свадьбы, потому что не хотел жениться, ему нравилось жить с мамой, но ему бы хотелось, чтобы они хранили невинность до встречи с ним, ему бы хотелось быть первым, исключительным, с чистой девушкой, дрожащей от страха, сжимающейся и вскрикивающей от боли, – как это, наверное, сладко! Он представлял это и сам себя стискивал почти до боли, до боли…

Конечно, были еще обычные, не слишком красивые женщины, толстые или сутулые, с серыми плоскими лицами, прыщавые, с редкими сальными волосенками, или старые (после тридцати точно уже выходят в тираж), и Стасик не хотел таких женщин, он их просто не видел, они были как тупое свинорылое стадо, передвигающееся по улицам и мешающее ему встретить тех, гибких, длинноногих, большеглазых, с атласной кожей и шелковистыми волосами, тех молодых и красивых, которых он хотел.

Поэтому все его свидания проходили в воображении.

Все его красавицы жили на страницах журнала или на экране телевизора.

Стасик умел анализировать свои чувства и понимал, что ему хочется изнасиловать одну из них. Нет, на самом деле он просто хотел взять то, что имел по праву мужчины, одаренного и талантливого, избранного мужчины, которому в древние времена красавицы сами предлагали бы свое девство… Но сейчас были не древние времена и то, что он хотел сделать с этими женщинами, называлось «изнасилование».

Это слово тоже звучало сладко. Лопалось во рту сочным экзотическим плодом.

Он много читал про изнасилования. Он много фантазировал. Потом начал планировать.

Стасик всем делился с мамой. Поделился и этим. Она испугалась, даже побледнела, а губы сделались голубыми: так всегда бывало, когда она пугалась за него… Да, она боялась, что его поймают.

Она понимала его, она тоже считала, что несправедливо, что он не может взять то, что хочет. Они начали планировать вместе: Стасик и мама. Его мама была ветеринаром. Несмотря на возраст, она еще работала в платной клинике. У нее был опыт, она любила животных, она была отличным диагностом. Ее ценили. К тому же платили хорошо. А деньги лишними быть не могли, Стасику нужно было столько всего, да и копить нужно на то время, когда ее не будет рядом, а Стасик по-прежнему будет нуждаться в хорошей еде, красивой одежде, новых гаджетах, вдохновляющих путешествиях и хороших машинах. Да, мама работала. В клинике. Пусть в ветеринарной, но все же в клинике… Мама смогла достать ему лекарства. Миорелаксант и снотворное. Снотворное надо было колоть дважды. Второй раз – когда упадет и отключится: найти вену и вколоть, чтобы отключилась надолго и можно было ее связать и куда-то увезти в тихое место. А вот первый укол можно было сделать внезапно, даже через одежду.

Первой была не фотомодель и не актриса, а необычайно красивая девушка из соседнего дома, на которую Стасик любовался, с которой пытался познакомиться, но тупая тварь не пожелала знакомиться, и вообще оказалось, что она встречается с каким-то юнцом-мотоциклистом. Стасик был глубоко разочарован, но все равно мечтал о ее коже молочной белизны и сливочной нежности, о ее острых, дерзко торчащих грудках, о ее по-детски пухлых, нежно-розовых губах, о ее длинных блестящих волосах – намотать их на кулак, и запрокинуть ей голову, и кусать ее в шею, в белую, белую шею, когда он будет брать свое… Свое! На что он имеет право потому, что мужчина, потому, что достоин! Достоин даже лучшего, чем эта блондиночка, глупая школьница, у которой все мысли о ЕГЭ и этом мотоциклисте. Но он все же хотел ее, а она жила близко, и на ней можно было потренироваться.