Московские эбани

Компьютерщик был странный, хоть и тихий, малый. То он сидел за своим компьютером и день, и ночь, не обращая внимания на дикие оргии доносившиеся из комнаты жены, в то время как там она и её подруги то устраивали лесбийские игры, то делили гостей по постелям. Конечно же, играя, поскольку Марианна никогда бы не позволила при ней увести потенциального любовника. А так как потенциальными любовниками были все - шумные разборки: кто кого любит, - продолжались бесконечно. А то вдруг компьютерщик просыпался и, вызвав из комнаты жены Вадима на разговор, садился перед ним поигрывая огромным тесаком и спрашивал о его отношении к тому или иному политику.

Бред сгущался, постепенно превращаясь в навозную жижу. С Марианной пора было кончать, до хорошего эта Мессалина не довела бы, но это означало, что пришлось бы возвращаться к Тоне. Так как должно же быть у него что-то основное. Он был на распутье. Марианна ревновала его к Тоне. Проверила раз, - по какому телефону он звонил, - по его мобильнику это было просто и, напившись, начинала названивать Тоне, рассказывая, как она хорошо живет с Вадимом. Тоня же делала странные выводы из её речевых наездов и мучалась оттого, что ему не к кому её ревновать.

И вот он получил от Тони письмо. Она сообщала, что наконец-таки изменила ему со страстным армянином, и не раскаивается, потому что ей надоело, что "он бегает по дороге одновременно в два конца".

Вадим вздохнул, прочитав письмо. Вздохнул и почувствовал облегчение, словно прапорщик, гонявший его на стометровку от старта и до обеда, вдруг рухнул с инфарктом. И все. И некому его больше гонять. И никогда его больше не затащит Марианна в свои игры в любовь, а Тоня... - этот страж, постоянно присутствующий за его спиною, вдруг растворилась, словно и не было. Только пустоты, пугающей пустоты не образовалось - странная картина, о которой ему говорил Потап, ожила в его уме и заполнила все пространство его воображения легкостью полета.

- И люди по небу летят... - вздохнул Вадим, складывая письмо.

- И у тебя, что ли, началось? - усмехнулся Борис, внимательно вглядываясь в задумчивое лицо и друга, и шефа.

Вадим дрогнул, вспомнив бредовую историю Потапа. Что-то было все-таки в ней, чему он поверил. Но вот чему конкретно, понять не мог. Одно точно вызывало доверие: для Потапа связь с Викторией была серьезной. Быть может единственной серьезной, хотя и короткой, связью с женщиной за всю его жизнь. А у Вадима не было ничего, что бы заставило его почувствовать дыхание судьбы. Вадим усмехнулся сам себе - завидовать было нечему. Этот полусумасшедший бомж до смерти будет верить, что все его падение произошло из-за того, что она так нарисовала... И было в одно и тоже время неприятно, что у такой женщины, произведшей на него столь сильное впечатление, были такие безобразные любовники и приятно, что всерьез. Но все-таки что чувствовала она?.. Почему написала эту картину? Почему так жестоко отказалась от Потапа. А ведь он был тогда ещё ничего себе - преуспевающий красавец... Да и не дурак. Тонко чувствовал все, если смог так вдруг сразу понять то, что она писала. Странно, что она поняла то же, что и он. А ведь могла писать не понимая. Ведь она сразу сказала, что оригинал ему известен. Значит символ - не картина, не какое-то там рукотворное произведение символ тот самый человек. Только вот чего? Ее этих непонятных эбани, или тех, кто срывается к ним на землю? Или того, что Потап, в сущности, был для неё эбани, но она дала ему шанс, а он не выдержал силы эбанического тока? Или силы собственной тяжести? Как это Потап говорил о символе? Кажется так: он выражает все то, что можно перечислять годами, описывать талмудами. Целую объемную систему. Потап увидел, прочитал его сразу. Значит, он все-таки не был в сущности эбани. Видел - так же как и она... Почему же они не соединились, как близкие люди? Почему она сказала, что он ничего не увидит? Значит, считала, что он, Вадим, точно уж этих "эбани" и видеть, читать символы, понятные ей, ему не дано?.. Черт, совсем она меня с ума свела со своими "эбани", "не эбани". Ну и словечко! - Вадим цедил вино и задумчиво тер виски, не обращая внимания на скучающий взгляд Бориса.

Он постарался успокоится, как и Борис уставился в окно, и вдруг увидел плывущую чреду женщин своих последних лет, не каждую конкретно, а абрисы танцующие каждый свою пляску. Пляску "Святого Витта", а вроде бы пляску секса. Пляску страсти? Нет. Страсть всегда от избытка, эта же пляска нехватки. Прозрачная, как опустевшая куколка стрекоз... Не эту ли пляску изображают полу женщины - полу иероглифы Виктории, которых он видел на фотографиях?..

- Что летают люди-то? Летают? - усмехаясь вперившемуся в окно прозрачному взгляду шефа, переспросил Борис.